Не уверен, что я имел право там находиться. Но в крепости ко мне благоволили, и никто из офицеров да, пожалуй, и солдаты тоже не стали бы гнать меня оттуда, разве что под горячую руку, и всякий раз, как мне хотелось побыть одному, они не мешали мне укрыться здесь за пушкой, и никто меня не тревожил. У ног моих скала обрывалась почти отвесно, но вся поросла цепким кустарником, на дне долины вздымалась башня внешнего бастиона, а за долиною, на широком уступе горы, тянулась Принцесс-стрит — обычное место прогулок здешней аристократии. Подумать только, чтобы из военной тюрьмы открывался вид на самую оживленную улицу города!
Не стану утруждать вас подробным изложением всех мыслей, вызванных только что описанным разговором, и надежд, которые он во мне пробудил. Гораздо важнее, что даже поглощенный своими мыслями я невольно следил за оживленным движением на Принцесс-стрит: прохожие сновали взад и вперед, встречали знакомых, здоровались, раскланивались, заходили в лавки, которые на этой улице на редкость хороши для британской провинции. Мысли мои были заняты совсем не тем, что происходило на улице, и я не сразу заметил, что вот уже несколько времени слежу взглядом за рыжеволосым молодым человеком в белом пальто; в тот час мне до этого человека не было никакого дела, и вполне вероятно, что до самой смерти я о нем так ничего и не узнаю. Казалось, ему знаком весь город: поминутно раскланиваясь, он не успевал надевать шляпу; смею сказать, что у меня на глазах он уже успел обменяться поклонами с полдюжиной прохожих и наконец остановился перед молодым человеком и девушкой, статные фигуры и величавая осанка которых показались мне знакомыми.
Разумеется, на таком расстоянии я не мог быть уверен, что не ошибся, но и одного предположения было довольно: я высунулся из амбразуры и провожал их взглядом, пока они не скрылись из виду. Неужто я мог так взволноваться, неужто сердце мое могло так бешено забиться всего лишь от случайного сходства, неужто меня привела бы в такой трепет женщина вовсе не знакомая! При виде Флоры или девушки, — издали столь па нее похожей, ход моих мыслей мгновенно изменился. Новости мистера Роумена весьма приятны, и, разумеется, совершенно необходимо повидаться с дядей; однако дядя, вернее, двоюродный дед, которого я никогда прежде не видел, не может взволновать мое воображение; а ведь если я покину Эдинбургскую крепость, мне, вероятно, уже никогда более не представится случай вновь повстречать Флору. Даже если предположить, что я произвел на нее хоть какое-то впечатление, как же скоро оно поблекнет! Как скоро я превращусь в призрачное воспоминание, которым она когда-нибудь, пожалуй, станет развлекать мужа и детей! Нет, прежде чем я покину Эдинбург, надобно оставить неизгладимый след, надобно покрепче запечатлеть себя в ее памяти. И тут два желания, что боролись в моей груди, слились и превратились в одно. Я хотел снова увидеть Флору и нуждался в ком-нибудь, кто посодействовал бы моему побегу и раздобыл мне партикулярное платье. Выход напрашивался сам собой. Кроме крепостной стражи, для которой было делом чести и воинского долга держать меня в плену, я во всей Шотландии знал только двоих. Если побег вообще возможен, то лишь с их помощью. Открыться им, пока я нахожусь в замке, значило бы поставить их перед труднейшим выбором. И мог ли я быть уверен в том, как они поступят? Ведь окажись я на их месте, право, не знаю, как бы я поступил! Итак, прежде всего надо бежать. Когда дело будет сделано, когда я предстану пред ними несчастным беглецом, я меньше оскорблю их чувства просьбой о помощи, и это будет не столь опасно. Значит, первым делом надо было узнать, где они живут и как туда добраться. И совершенно уверенный, что они вскорости вновь меня навестят, я приготовил разные приманки, с помощью которых надеялся выудить нужные мне сведения. Как вы увидите, Флора с братом клюнули на первую же.