. Во-вторых, как она заметила в своей книге «О литературном герое», границы литературы настолько разомкнулись, что автобиографическая и документальная проза сделались теперь общепризнанными жанрами
[508]. В-третьих, в период гласности документальная проза о минувшем пользовалась огромным спросом среди читателей
[509]. В своих первых публикациях Гинзбург отдавала предпочтение «старым» записям 1920–1930‐х годов, особенно тем, где содержались штрихи к портретам знаменитых литераторов (в том числе многих из тех, чьи имена годами были под запретом): Ахматовой, Маяковского, Мандельштама, Шкловского и Олейникова.
Когда в 1980‐х Гинзбург редактировала свои записи, на нее определенно влияли метаморфозы ее публичной идентичности как писателя – из члена кружка формалистов она становилась представительницей постреволюционной интеллигенции, очевидцем Ленинградской блокады, а в конце концов – своего рода культовой фигурой. Благодаря фрагментарности записей ей удавалось использовать их как материал для строительных работ с помощью сочетания и отбора. Однако, питая уважение к человеческим документам, она никогда не переделывала свои записи 1920‐х годов под углом вопросов, заботивших ее в более зрелый период (например, вопросов устной речи или постиндивидуалистического человека), а лишь слегка редактировала их (в основном делала купюры). (В ее воспоминаниях дело обстоит иначе: их она недвусмысленно структурировала и датировала именно как воспоминания, – но ее записи включались даже в воспоминания.)
Как Гинзбург отбирала и сополагала свои «записи» с расчетом на публикацию? В ее ранних записных книжках соблюдается тот же «отрицательный» конструктивный принцип, который она выявила как новаторский компонент записных книжек Вяземского. Записи разного типа (анекдоты, остроты, размышления, эссе), касающиеся самых разных тем, соседствуют. Готовя их к публикации, она должна была выбрать способ группировки записей – по тематике, в хронологической последовательности, по какому-то иному принципу либо в произвольном порядке. На практике она по-разному сочетала одни и те же записи для разных публикаций (а иногда вносила в отдельные записи легкие стилистические изменения). Вдобавок более пространные произведения: «воспоминания», длинные «эссе» и «повествования», например «Записки блокадного человека», она публиковала в нескольких разных версиях, обычно включая в них побольше материала, когда подворачивался удобный случай.
В дебютной публикации записей Гинзбург, которая появилась в «Новом мире» – подборке «Человек за письменным столом: Из старых записных книжек», – показаны эпизоды из раннего периода ее литературной жизни. Обозначение «старые записные книжки», бесспорно, задумано как отсылка к «Старой записной книжке» Вяземского. Публикация Гинзбург почти вписывается в категорию типичных для русской интеллигенции мемуаров – в особый жанр «воспоминания современников», как описала его Барбара Уокер