Это риторическое творение автора – рамочный собеседник, говорящий от первого лица, – существует в одном континууме с самыми обычными для Гинзбург автобиографическими «героями – заместителями автора». Она, не церемонясь, воздерживается от наделения своих альтер эго личными именами, которые стали бы бесспорной приметой художественного вымысла[591]. Вместо этого она населяет свои записи и повествования персонажами, которые носят квазиимена типа N. или Y. (обычно прописывая названия букв в виде целых слов – то есть «Эн», «Игрек») или «Оттер» (у Гинзбург это имя образовано от французских слов, означающих «другой» или «автор»), часто в сокращенной форме «От.» или «О.»[592]. Гинзбург использует для этих героев грамматическую категорию мужского рода, но их принадлежность к мужскому полу не маркируется какими-либо прочими отличительными признаками маскулинности. Предметы их любовного интереса, если таковые у них вообще есть, – исключительно особы женского пола. Вместе с тем черты характера, личностные особенности и интересы этих героев узнаваемо автобиографичны.
Во многих своих текстах Гинзбург часто стремится к еще более высокому уровню обобщения, заменяя «я» словом «человек» – существительным мужского рода, которое имеет гендерно-нейтральное значение. Поскольку слово «человек» требует местоимения мужского рода единственного числа, употребление соответствующих местоимений может служить самым гибким способом анализа обобщенного примера из собственной жизни. Таким образом, используя инициалы и местоимение «он», Гинзбург может убрать из текста свою (женскую) индивидуальность, не жертвуя поэтикой документальной прозы ради условностей художественной литературы[593]. В некоторых повествованиях она усиливает эту ориентированность на документальную литературу, вводя наряду со своими «О.» или «Эном» повествователя от первого лица (например, в «Записках блокадного человека»). Между тем роль этого «я» в повествовании минимальна, а о его половой принадлежности вообще умалчивается. Чтобы добиться такой неопределенности в текстах, написанных на языке, где большинство грамматических форм (в том числе формы глаголов в прошедшем времени) имеет грамматический признак рода, Гинзбург обходится грамматическими формами, не имеющими гендерной маркировки (такими, как глагольные формы в настоящем времени и диалоги во втором лице множественного числа). Словесная эквилибристика, необходимая для сокрытия гендерной принадлежности, иногда порождает неуклюжие конструкции, и это ярко свидетельствует о трудностях, с которыми сталкивается женщина-писатель при попытках войти в мейнстрим русской литературной традиции. В то же время решение Гинзбург показать свой опыт с обобщенной точки зрения героя, который предстает в качестве гетеросексуального мужчины, не позволяет ей прямо коснуться ущемленного положения женщин и лесбиянок в советском обществе.