Риторические структуры «Дома и мира»
В 1930‐е годы Гинзбург работала над серией повествований, планируя сочетать и объединить их в своем квазидневнике-квазиромане «Дом и мир», в центр которого предполагалось поставить изображения «неиндивидуалистического» человека[727]. Под заглавием «О современном романе» она записала мысль, что «высочайшее достижение психологической литературы 19 в. – характер; изображение судьбы человека как неповторимой». Но теперь этот подход, как она уверяла, устарел, поскольку это «связано со всей индивидуалистически гуманистической концепцией человека, и сейчас неприменимо». В современном подходе следовало делать упор на тех общих структурах и элементах, которые сочетаются и пересекаются, складываясь в личность. Именно эти структуры, на которые воздействует давление общества, порождают поведение. В произведениях Пруста «у основных героев нет характеров в толстовском смысле, т. е. индивидуально и независимо им принадлежащих свойств, им как психически единственному и неповторимому явлению»[728]. Хотя Толстой, как и Пруст, обнажил социально-историческую обусловленность своих персонажей, Гинзбург в большей степени брала пример с Пруста, лишая своих персонажей всех свойств, которые могли бы маркировать их как уникальных людей; таким образом она старалась акцентировать в них то, что было типичным в социальном плане и всеобщим в психологическом плане.
Дистанцируясь от индивидуалистической философии романа XIX века, Гинзбург – как и Пруст – выбирает квазиавтобиографический жанр. Но она ставит перед собой другие приоритеты: «Я хочу разложить человека, его поведение, вещи, окружающие человека, на рационально познаваемые элементы. Факторы научного мышления. ‹…› У Пруста – другое. Для него самое важное, что мир в сознании. Для меня – что мир в познавательных категориях»[729]. Хотя на деле единственным предметом описания у Гинзбург остается сознание, ее желание запечатлеть «мир в познавательных категориях» указывает, что она переключается с внутреннего, субъективного мира героя на анализ структуры личности других людей, сформированной социальными факторами.
Возможно, черновики Гинзбург более систематичны, чем то окончательное прозаическое произведение, которое она задумала (но так и не завершила). Приметы этого можно найти в завершенных повествованиях, таких как «Возвращение домой», где мысли, воспоминания и впечатления героя (Оттера, Игрека, Эна или «я») изображены в отчасти личной манере, не отчуждающей и не схематичной. В «Возвращении домой» заметно сильное влияние прустовского романа: свобода от сюжета и характера, упор на репрезентацию процесса мышления, использование диалогов в качестве иллюстраций, а также стиль, для которого характерно смешение научных обобщений с витиеватыми, на грани поэтичности описаниями пейзажей. Рассказчик Гинзбург отличается от прустовского тем, что выражает эмоции более сдержанно и практикует более научный подход к препарированию впечатлений – как его собственных, так и впечатлений иллюстративного персонажа (Игрека).