.
Гинзбург, по своему обыкновению, выстраивает типологию, выделяя три типа личности: организаторы, обольстители и созидатели[892]. Однако неоднозначный взгляд Гинзбург на этические аспекты человека учитывает не только типы личности (при анализе которых она пытается выявить их ценности, внутренние мотивы и автоконцепции), но и то, как описываемые ею люди влияют на свою среду в качестве участников больших и малых исторических драм.
«Организаторы», как представляется, сродни категории «активных людей», которую Гинзбург выделила в более ранний период, но их воля к действию – особенная: это желание руководить и управлять другими. Орлов, представитель этого типа, в другие времена, как полагает Гинзбург, сделался бы «изобретательным организатором смелых литературных предприятий». «Обольстители» хотят оказывать на тела и души других людей непосредственное и моментальное влияние (таковы актеры, пророки, шармеры). По-видимому, в этой ипостаси сочетаются два типа из более ранней классификации Гинзбург – эмоциональный и чувственный. «Созидатели» определяются как те, кто не испытывает потребности управлять или очаровывать: они представляют собой идеальную категорию (сходную с более ранними «идеологическими людьми»). У них могут быть личные негативные качества (такие, как «рабочий эгоизм»), но их тип личности стоит на более высокой ступени, поскольку они не нуждаются в немедленном вознаграждении за свои усилия или социальной успешности, а их волеизъявление «опосредствовано продуктами их творчества и труда»[893]. То, что Гинзбург высоко ценит творческие способности, труд и способность заглядывать дальше текущего момента, связано с ее интересом к этике постиндивидуалистического человека. Гинзбург относит Гуковского и Эйхенбаума, не доживших до времен, когда написано это эссе, к типу обольстителей, которые иногда по совместительству становятся «созидателями»[894].
Гинзбург показывает неожиданные последствия того, каково быть организатором или шармером в рамках своей должности или роли в советской официальной гуманитарной интеллигенции. И у Орлова, и у Гуковского есть более-менее «положительные» личные качества: они, в сущности, добры, способны сопереживать другим. Однако их желание самореализации – либо через организацию деятельности других людей в случае Орлова, либо при стараниях очаровать их своим голосом, умом и телом в случае Гуковского[895] – провоцирует отрицательные формы поведения. Например, Орлов делает грязную работу, которая от него требуется (включает в предисловия какие-то клеветнические или глупые утверждения, участвует в показательных проработках) ради того, чтобы, пользуясь своим высоким положением, публиковать непризнанных писателей. Оба деятеля пытались разделять свои моральные позиции в неофициальной сфере и свое поведение на работе, но у обоих эти стратегии не сработали – им не удалось уберечь карьеру и благополучие (напомним, что в случае Гуковского события приняли роковой оборот: он умер в одиночной камере Лефортовского следственного изолятора). Тот факт, что в частной жизни оба до какой-то степени оставались интеллигентами, сверхъестественным образом просачивался в их официальную идентичность и возбуждал зависть и обиду «стадных бюрократов», смутно чувствовавших, что Орлов и Гуковский для них «не свои»