.
Иногда может показаться, что Гинзбург рискует сорваться на нотки жалости к себе или самодовольной обличительности, но от этого ее уберегает отсутствие прямых упоминаний о ее собственном положении. Там, где она – косвенно и в форме обобщений – все же ссылается на собственный характер и опыт, она преподносит их как нечто неизбежное. Говоря об анонимном альтер эго, она пишет, что всего лишь обладала научным складом ума наряду с сильной жизненной силой. Потому-то она работала «про себя», в одиночку, вопреки всем обстоятельствам – просто не могла иначе: «Среди них были люди исследовательского склада и высокого напряжения, которые при всех обстоятельствах продолжали работать про себя, потому что не могли иначе»[911].
В чуть более прямом автобиографическом пассаже Гинзбург указывает, что в подобной ситуации человек полагает, что действует так по слабости, а не по силе характера:
Главное, человек непроизвольно выполняет условия, поставленные его талантом. Изнутри ему даже кажется – это он от слабости, от вялости ведет себя хорошо, оттого что стесняется, храбрости не хватает вдруг перевернуться и заговорить другими словами. В этом мы знаем толк. Жизнь вся прошла в выполнении условий; и никогда это не сопровождалось горделивым переживанием осуществляемого этического акта[912].
Гинзбург изображает себя (говоря в первом лице множественного числа, то есть изображает себя вместе с другими) как человека, который просто следовал велениям своего таланта, не испытывая ни малейшего чувства морального превосходства. По-видимому, безапелляционность суждений, присутствующая в этих записях, отступает на второй план перед желанием понять и объяснить, как формировались эти различия и жизненный выбор, как они влияли на среду (и на самих действующих лиц). Хотя здесь Гинзбург не углубляется в свою биографию, можно вообразить эту биографию рядом с другими как «типический случай, одну из разновидностей эпохального человека» – так Гинзбург аттестует себя читателям в эссе «И заодно с правопорядком». А в финале этого знаменитого эссе она пишет, что из такой жизни, как ее, – с чередованием «страдательного переживания непомерных исторических давлений и полуиллюзорной активности», – вряд ли получается биография. А если и получается, то «уж очень не по своей воле биография»[913]. В очерках Гинзбург о современниках показаны осознанные старания их героев сформировать успешные или эффективные автоконцепции перед лицом неудач; между тем в ее самоаналитических эссе проглядывает иное настроение, часто посещавшее описываемого человека в ту эпоху, – ощущение, что из‐за давления истории вообще нельзя иметь никакой «биографии».