По этому примеру мы видим, как Гинзбург, перерабатывая куски «Дня Оттера» в «Записки блокадного человека», дополняла их подробностями, взятыми из своего «Рассказа о жалости и о жестокости», в то же время скрупулезно ослабляя его взрывную мощь и дисассоциируя любое горе и главного героя, Эна. Есть и другие случаи, когда Гинзбург от более ранних текстов к «Запискам блокадного человека» значительно переиначивает опыт своего героя. В одной из сцен «Рассказа о жалости и о жестокости» описано, как Оттер каждый день собирается на работу и обнаруживает, что тетка не способна управиться с заданием, которое он умолял ее выполнить:
Например, каждый раз, как надо было собираться на работу и заодно брать с собой обеденные банки, – вступал в силу комплекс невнимания. Крышки оказывались неприготовленными, авоську надо было искать. Это повторялось изо дня в день, несмотря на просьбы, на обещания. Это приводило его в отчаяние. Человек [тетка], который должен был помогать, – мешал. Рационализация рушилась[1001].
Описывая подобную сцену в другом тексте, Гинзбург трансформирует и идеализирует ее. В «Дне Оттера», где успешной деятельности героя ничто не препятствует, укладка банок описана торжествующим тоном:
Здесь у От. все хорошо подобрано. Банки – литровая для супа, полулитровая для каши (это обед тетки). К банкам подобраны плотно налезающие на них консервные крышки. Между банками кладется свернутая в клубок авоська – на случай каких-нибудь дополнений и жестяная коробочка, поперек ложка. Это нехитрое устройство, которым От. гордится. Это маленькая победа над хаосом, над частицей хаоса. Это начало стройности, социальности. Это прекрасное начало организации, которое побеждает проклятую изоляцию эгоистического человека, приобщая его к системе социального целого[1002].
На смену отчаянию, которое звучало в более раннем повествовании, пришла мечта о технической упорядоченности. В другом тексте не повествуется о катастрофической роли тетки (правда, поскольку автор употребляет страдательные причастия прошедшего времени, остается неясно, кто именно занимается подбором банок). Мы чувствуем, что Оттер радуется этому хорошо продуманному, красивому устройству своего быта, которое возникло из хаоса. В самом процессе описания всех подробностей вещественного мира, вплоть до ложки, уложенной поперек, чувствуется явное упоение.
В «Записках блокадного человека» соответствующая сцена несколько сокращена, ее эмоциональный накал снижен, и все равно в том, как Эн собирается на работу, есть что-то ликующее. Гинзбург называет «приятными» и «автоматическими» жесты Эна, завязывающего галстук и приглаживающего волосы щеткой. Она пишет: «Сумка с банками разного формата и свернутой в клубок авоськой пойдет через плечо. Этот участок, выделенный из хаоса, неплохо у него организован»