. Во времена лишений даже тот, кто способен смотреть на себя извне и обретать ощущение своей биографии, приглушает и изолирует свое ощущение «жизни вообще», чтобы ни один «единичный» инцидент не мог затронуть или изменить это ощущение. Однако тот же человек, именно под влиянием этой разницы в восприятии, станет с легкостью осуждать других: «другого же ‹…› он не видит изнутри»
[337].
Гинзбург демонстрирует, что самоотстранение необходимо для этической оценки, для чего бы она ни служила – для самокритики или самосовершенствования. Взгляд на себя глазами другого помогал человеку признать себя «негодяем», когда он вел себя, как негодяй[338]. В конце войны Гинзбург наблюдала обратное явление: коллективные идентичности и давление социума вдохновляли людей жить в соответствии с более высокими критериями. Люди, находившиеся вне кольца блокады, в итоге внушили ленинградцам, что те – герои, чья ежедневная борьба с бытовыми тяготами вносила свой вклад в выживание страны. Ленинградцы обретали позитивные автоконцепции, основываясь на описаниях героизма в прессе и вручении государственных наград. У этого был и негативный эффект: люди позабыли или вытеснили в подсознание все те свои поступки блокадной поры, которые не были героическими. Но фактически люди обладали мотивацией для того, чтобы вести себя более благородно, в соответствии с их новообретенными (или заново обретенными) автоконцепциями и ценностями[339].
Гинзбург – друг и бывшая ученица Шкловского – должна была сознавать важность остранения для своих описаний блокадной жизни; правда, сама она возражала, что это сама действительность замедлилась и затруднила акт восприятия. Ей вряд ли было известно понятие «вненаходимость», введенное Михаилом Бахтиным: оно рассматривается в его ранней работе «Автор и герой в эстетической деятельности», написанной ок. 1924–1927 годов, но опубликованной лишь в 1979 году. Правда, Гинзбург знала работы таких немецких философов, как Макс Шелер, под влиянием которого сложилось понятие «вненаходимости» у Бахтина[340]. Согласно знаменитой (но все еще загадочной) теории Бахтина, дистанцированность – то есть вненаходимость, нахождение вне другого – необходима, чтобы превратить этого другого в визуальное, эстетическое или семантическое целое. Таким образом, дистанцированность – предварительное условие создания литературного героя. Как и Гинзбург, Бахтин уделяет особое внимание разнице между тем, как мы обычно воспринимаем себя, и тем, как мы обычно воспринимаем других, отмечая: «Менее всего в себе самом мы умеем и можем воспринять данное целое своей собственной личности»