— Кого подозреваете?
— Вчера красноармеец Афонин предложил меня раскулачить, забрать сало, — докладывает тот.
Селиванов выстроил взвод и сообщил о происшествии. Мол, кто подшутил над Малявко, пусть отдаст сало, а то нехорошо получается. Молчат красноармейцы, помкомвзвода старший сержант Плющ за всех доложил:
— Пусть Малявко не позорит взвод, никто не стал бы марать руки о его сало.
— А раскулачивать предлагали? — спрашивает Селиванов.
Взвод молчит, Селиванов опрашивает поименно. Андрейченко — нет. — Антонов — нет. Дошел черед до Прикидько.
— Чего брешете? Афонин предлагал раскулачить, все слышали…
Вспоминая и заново переживая события давних лет, Самойленко сообщает следователю:
— Зашел как-то в дровяной сарай и вижу: Прикидько скорчился над свертком и жрет сало. Я все понял. Стал стыдить подлеца, а он — как ни в чем не бывало: «Мое сало, купил». Гляжу на сверток: «Где купил, у кого?» Прикидько глазом не моргнул: «Какой-то человек предложил на улице». Тычу в сверток: «Где твоя совесть?» Он спокойненько посмотрел на сверток: «Такая бумага повсюду валяется. Думай что хочешь, а фактически моя хата с краю».
Харитоненко не раз встречались обвиняемые, твердившие: «Моя хата с краю». Мол, они люди темные, глупые, без понятия. Но почему-то в их хате всегда достаток. Другие люди в эту хату не любят захаживать: не жди приветливой встречи. Хозяева этих хат всегда стоят с краю, ни с кем не ссорятся, по и ни за кого не заступятся, власть почитают. Ту власть, за которой сила, которая может карать. В открытую закон не нарушают, если же можно обойти — обойдут. Они работяги, но для себя, не для общества. Вот почему хозяева «крайних хат» норовят быть в стороне от народного горя, не преминут даже поживиться на нем. Так получилось и когда наступило самое тяжкое народное горе — война! Для патриота сражение — долг, отступление — наука победы; для тех, чья хата с краю, все это чуждо: раз отступают — значит, все развалилось, сопротивляться бессмысленно, выход один — спасайся, кто как может.
В первые дни войны батальон, где служил Прикидько, в составе дивизии спешил к Луцку, на помощь войскам, уже вступившим в сражение. Навстречу бесконечным потоком шли беженцы. Показался отходивший с границы стройбат. Поговорил Прикидько с каким-то строителем (ни звездочки, ни винтовки, только противогаз) и в ужасе шепчет Бопдарчуку:
— Хана! Бежит наше войско без оглядки. Фашистов видимо-невидимо.
— Чего паникуешь! Еще не подошли главные силы, — вразумляет Бондарчук.
— Дурак! Зачем зря ставить голову под пулю? Другой не дадут, — отвечает Прикидько. — За неделю фашист отхватил пол-Украины, скоро ничего не останется. Мы же с тобой украинцы, в чинах не ходили, нам война ни к чему.