— Видели ли вы сами, как Сушко насиловал Розу? — бесстрастно повторяет вопрос адвокат.
— Сам не видел, но любой нормальный человек понял бы, что произошло в вашрауме, — Мисюра с сожалением разглядывает адвоката. — Да и потом Сушко нам со смехом рассказал, как насиловал Розу.
— Значит, очевидцем изнасилования вы не были. Высказали только свое предположение, — констатирует Петрушович. — Следующий вопрос: кто убил девушку Розу — Сушко или вы?
— Я уже показал, что когда окровавленная и истерзанная Роза выходила из вашраума, Сушко выстрелил в нее и смертельно ранил. Истекая кровью, она умоляла, чтоб пристрелили. Невозможно было смотреть на ее страдания, своим выстрелом я лишь прекратил ее муки.
— В какую часть тела Розы стрелял Сушко?
— В низ живота.
— А вы куда выстрелили?
— В голову, чтобы мгновенно закончились муки.
— Итак, Сушко стрелял в часть тела, где нет жизненно важных центров, вы стреляли в голову, где расположен мозг — жизненно важный центр, и скончалась Роза после вашего выстрела, — подводит итог адвокат Петрушович.
— Гражданин адвокат! По советскому уголовно-процессуальному законодательству обвиняемым и свидетелям только задают вопросы по существу, не делая никаких умозаключений, — объясняет прокурор Дмитриевский. — Очевидно, американским уголовным процессом предусмотрен такой же порядок.
— Благодарю, мистер Дмитриевский, за разъяснение, — саркастически улыбается Петрушович. — Еще один вопрос свидетелю. Если вам было жаль Розу, почему вы ее убили вместо того, чтобы оказать медицинскую помощь?
— В Яновском лагере не было больницы. Медицинская помощь запрещалась, врачей-лагерников за это наказывали. Помочь можно было только таким избавлением от мук, — угрюмо объясняет Мисюра.
— У меня больше нет вопросов, — объявляет адвокат Петрушович.
После обеда приступили к допросу Лясгутина. Снова интересуется Петрушович, откуда бывшему вахману известно, что Сушко изнасиловал Розу.
Улыбнувшись, Лясгутин объясняет адвокату:
— У нас в Одессе девушки так себя ведут, когда их насилуют, а после изнасилования имеют такой самый вид. Как в Соединенных Штатах — не знаю. Может, ваши девушки себя иначе ведут, но я сомневаюсь.
— О, Одесса! — воскликнул Натсон.
— А что вам сделала плохого Одесса? — интересуется Лясгутин.
— Моя мать из Одессы, — сообщает Натсон.
— Чтоб я пропал! — восхищается Лясгутин. — Так, может, мы жили в одном дворе, слушали одного шарманщика, у одного продавца покупали горячую пшенку?
Ничего не ответив, Натсон презрительно сжал губы. Прокурор Дмитриевский строго замечает Лясгутину: