С горечью размышлял о том, что никому он не нужен. Успокаивал себя: немцам теперь не до них, война в разгаре, возьмут Москву — все будет иначе. Чтобы дождаться этого времени, по-волчьи дрался за жизнь. Помогала отцовская выучка. Выкопал логово поудобней, натаскал тряпья, содрал з какого-то умирающего еще одну шинель: все равно утащили б другие. При кормежке слабых отталкивал, плевал на упреки и ругань. Проявил бы слабинку — сдох бы. А вы, гражданин следователь, интересуетесь, как было «на самом деле»!
— Так почему вы стали лагерным полицейским? — повторяет свой вопрос Харитоненко.
— Уже объяснил. Вынужден был так поступить, чтобы не сдохнуть. Ничего другого сказать не могу.
— При каких обстоятельствах поступили в лагерную полицию?
— Вызвал обер-лейтенант Мусфельд, объявил: «Будешь служить в полиции!» — вот и все обстоятельства.
— В лагере находились многие тысячи военнопленных, а обер-лейтенант подошел именно к вам.
— Смеетесь надо мной, гражданин следователь.
— Не смеюсь, хоть рассказываете вы смешную историю. Мусфельд не мог вызвать ни с того ни с сего. Как же было в действительности?
Как было в действительности?.. Тянутся беспросветные дни, поступают новые пленные, вконец истощенные гибнут, как мухи. Вспоминается пленным довоенная жизнь, проклинают фашистов на чем свет. Появились и шавки: ругают Советы, хвалят Гитлера и «новый порядок». Кто-то не выдержит, помянет соленым словом суку, вскормившую выродка, — и опять тишина, злая, сотканная из ненависти и голода.
Вслед за шавками появилась полиция. Тоже пленные, но уже отожравшиеся, с нарукавными повязками и дубинками. Шавки хвалят фашистских мучителей, полицейские следят, чтобы им не перечили.
Как-то при нем, Мисюре, возник разговор о полицейских и шавках. Один пожилой пленный сказал:
— Сколько же в человеке может быть подлости! До чего доводит желание выжить любой ценой! Надо же растоптать свой стыд, переступить через свою совесть. С совестью не жить полицейскому или шавке.
Правильно, в лагере с совестью не выжить. Тогда зачем она? Не раз слушал шавок, в них увидел спасение. Они не сдохнут с голода, не замерзнут, главное — суметь от своих уберечься. Он сумеет. Нельзя опоздать, многие уже обскакали, может оказаться ненужным.
Вскоре наступил благоприятный момент. Перед пленными тявкает новая шавка, еще с изможденной мордой, в истрепанной до предела одежде.
— Братцы! Через кого мы страдаем? Во всем виноваты жиды и комиссары. Пили народную кровушку, вытягивали из нас последние жилы и пьянствовали. Как дошло до войны, нас послали за себя подыхать. А мы не Хотим! Хватит пить нашу кровь, хватит царствовать. Правильно немецкое войско очищает землю от этой погани. Немцы — культурная нация, они нам желают добра.