Перечитывает Харитоненко раздел плана следствия в отношении Прикидько и Панкратова. Уже отбыли наказание за охрану и конвоирование узников Яновского лагеря, теперь изобличаются в других преступлениях. Изобличаются! Трудно почти через сорок лет собирать доказательства виновности в убийствах и издевательствах, а доказательства должны быть бесспорными: суд не допустит скидок на время и трудности. С такой же тщательностью надо проверить жизненный путь преступников, их психологию, моральные принципы. Не только сегодняшних, но и двадцатилетних, совершивших предательство. С чем пришли на службу к фашистам х Лясгутин, Прикидько, Панкратов? Мисюра об этом немало расскажет: когда речь идет не о собственных преступлениях, on пе прочь выступить в привычной «патриотической» роли.
Снял Харитоненко телефонную трубку:
— Арестованного Мисюру ко мне.
Мисюра уже освоился с порядками следственного изолятора, привык к вызовам на допрос. Закурив предложенную сигарету, с удовольствием наблюдает за уходящими к потолку кольцами дыма, исподтишка поглядывает на следователя.
— Николай Иванович, расскажите о знакомстве с Лясгутиным, Прикидько и Панкратовым, как совместно служили в полиции Хелмского лагеря.
— Как познакомились — расскажу, но совместных заданий не выполняли, не дружили. Подонки. Я не мог их терпеть.
— Недостойные люди, — понимающе кивает Харитоненко. — Тем более необходимо выяснить их подноготную. Начнем с Лясгутина.
— Не стоит разговора, даже плевка. Босяк, уголовник, такие косяками бежали к фашистам. Им было все равно, кому служить, кого грабить.
— А кто раньше вступил в лагерную полицию, вы или Лясгутин?
— Конечно Лясгутин!
— Откуда вам это известно?
— Он уже разгуливал в полицейской форме, когда я замерзал, дох с голода. Смеялся над нашими муками, пьянствовал и распевал воровские песни.
Оправдался расчет Харитоненко: Мисюра усердно изобличает Лясгутина. Наверное, хочет приуменьшить свою роль, выглядеть на его фоне безобидным, даже сочувствующим узникам. Стал расспрашивать о Прикидько — Мисюра придерживается той же тактики.
— Примитивная, бесчувственная скотина. Для того, чтобы кого-то жалеть, надо обладать чувством жалости. А разве может быть жалость у свиньи, быка или волка? Для Прикидько полицейская служба была только работой, за которую одевают и, кормят.
— А для вас? — спросил Харитоненко.
— Если бы можно было допросить выживших пленных, тогда бы узнали, как я к ним относился. Старался помочь, как заведено у нас на Полтавщине.
— Знаете ли профессора Глаубера? — выясняет капитан Харитоненко.