— Ловите!
Корчится на мостовой тело ребенка.
— Гут, гут! — эсэсовец схватил девочку за ноги, размахнулся и ударил головкой о стену дома.
Вслед за девочкой бросил мальчика.
Согнали на площадь всех жителей гетто, больше полутора тысячи, приказали сесть на землю. Эсэсовцы отобрали двадцать мужчин, вручили лопаты, штурмфюрер Кунд отметил длину и ширину ямы, приказал копать. Копают мужчины себе и близким могилу, остальные жители гетто молча сидят на земле, прощаясь с жизнью.
Тем временем эсэсовцы и курсанты обедают. Каждый получил хлеб и колбасу, выдали по бутылке шнапса на троих. Выпили, закурили, балагурят. Часа через три, когда евреи отрыли могилу, штурмфюрер Кунд объявил, что пора приступать к работе.
— Раздеться, аккуратно сложить около себя вещи! — командует Кунд могильщикам.
Одни молча раздеваются, безразличные ко всему, другие окаменели от ужаса, стоят недвижимо, третьи рыдают.
Вахманы орудуют плетьми и прикладами — растут горки одежды, голые евреи жмутся к краю могилы. Немцы-эсэсовцы приступают к расстрелу. Падают в яму убитые, корчатся раненые. Кровь и выстрелы, выстрелы, выстрелы.
Стоящие у ямы раз умирают, сидящие и ждущие очереди умирают стократно. Курсантам становится невмоготу — кого-то качает, кого-то тошнит: никогда не видели, чтобы просто так спокойно и безразлично убивали людей, чтобы так лилась кровь. Всячески скрывают свое состояние, сбрасывают в могилу недобитых евреев, гонят новые партии, заставляют снимать одежду.
Когда остались последние четыре десятка узников гетто, штурмфюрер Кунд скомандовал:
— Сейчас будет учебный расстрел, двадцать штук — первому взводу, двадцать — второму.
Отстрелялись курсанты. Вздохнули с облегчением. Дружно засыпали могилу.
Похвалил штурмфюрер Кунд, объявляет:
— Час на отдых. Разрешается экскурсия в гетто, можете на память о своей первой настоящей работе взять сувениры.
Он, Мисюра, с Лясгутиным и Дриночкиным, одной компанией отправились в гетто: привыкли друг к другу.
— Ну как? — спрашивает Лясгутин у Дриночкина.
Тот весь желтый, сигарета в руке дрожит:
— В жизни такого страха не видел.
— А все же стрелял!
— Сам не знаю куда…
— Ну и дурак! — пожурил Дриночкина, хотя самому было невмоготу. — А если бы все так стреляли и евреи продолжали стоять, что тогда? Штурмфюрер приказал бы расстрелять нас вместе с ними.