— Пан Годлевский, хочу посоветоваться. Комендант гетто штурмфюрер Силлер предложил подобрать кучера, лошадей и экипаж для обслуживания коменданта Яновского лагеря гауптштурмфюрера СС Вильгауза. Работа почетная и очень ответственная. Вам придется выделить двух лучших лошадей и свой фаэтон, рекомендовать кучера. Итак, ваше мнение?
Вспоминает Годлевский, как сытно и необременительно жилось в довоенной Польше кучерам знатных господ. Теперь, конечно, не мирное время, но если кучер экипажа понравится коменданту лагеря, ему обеспечена безопасность, о большем и мечтать не приходится.
— Пан председатель, могу предложить себя. Лучшего кандидата вам не найти.
— Ия так думаю, — обрадовался Ландесберг. — Честно говоря, ждал от вас именно такого ответа…
На этом эпизод гетто заканчивается. Полковник Макаров вновь возвращается к мартовской акции. Чем доказана роль Годлевского в изобретении клеток и его участие в транспортировке узников? Прежние материалы дополнены полученными из Варшавы показаниями Нели Шемберг. Бывшая подпольщица львовского гетто, секретарь председателя юденрата находилась в приемной, когда Ландесберг вышел с Годлевским из кабинета, и слышала, как тот при прощании сказал: «Благодарю, пан Годлевский! Предложенные вами клетки решили важную часть проблемы». Шемберг печатала сопроводительный документ о направлении кучера Годлевского с фаэтоном и лошадьми «в распоряжение коменданта Яновского лагеря».
…Пара вороных и красивый фаэтон понравились коменданту Вильгаузу. Понравился и кучер: стройный, молодцеватый, аккуратно одетый. По внешности сойдет за поляка. Затея оказалась удачной: экипаж Вильгауза всюду производил впечатление. Импозантно, оригинально, отдает стариной.
Годлевский старался, и ему неплохо жилось. Выездов было немного: на площадь Смолки — в управление СС и полиции, на улицу Пельчинского — в городское гестапо, иногда в другие учреждения. Комендант доверял, Годлевский часами сидел на козлах и ждал. А в лагере убитых и умерших везли на Пески. Туда же вели для расстрелов колонны. Об этом узнал от подводчиков, живущих в конюшне, и от начальника лагерной службы порядка Циммермана — единственного узника, не носившего лагерный номер и винкель, определявший национальность.
Циммерман регулярно появлялся в конюшне, не раз предупреждал, что попытка провезти что-либо в лагерь и недонесение о лагерниках, обращающихся с подобными просьбами, караются смертью. С Годлевским разговаривал иным тоном: все-таки допущен к самому коменданту. Подводчики кляли Циммермана и его «вшивую команду», спасающуюся грязной и кровавой полицейской службой. Многое рассказал Ефим Канторович, приставленный для уборки конюшни. Он оказался львовянином, бывшим работником ветеринарной аптеки, знатоком лошадей, и это их сблизило. Однажды Ефим попросил: