может выпасть сто орлов. Но это так крайне-крайне-крайне маловероятно, что вы заподозрите обман и будете правы. Я бы в подобной ситуации все поставил на то, что стал свидетелем какого-то фокуса.
В случае с монетами вычислить шансы того или иного конкретного исхода просто — ну или по крайней мере незамысловато. Когда же речь идет о таких вещах, как невероятность сердца гепарда или человеческого глаза, рассчитать их при помощи одной лишь арифметики уже не получится. Но мы можем утверждать, что невероятность эта очень, очень велика. Объекты, подобные глазу или сердцу, не появляются просто так, случайно. Именно из-за их невероятности и возникает соблазн решить, будто они были кем-то сконструированы. Моя задача в этой и последующих главах — показать, что такой ход мысли ошибочен. Никакого проектировщика не было. О чем бы мы ни говорили: о невероятности глаза или о невероятности творца, создавшего глаз, — от невероятности все равно никуда не деться. Чтобы решить проблему невероятных явлений, нужно какое-то другое объяснение. И это объяснение дал нам Чарльз Дарвин.
Аналогом подбрасывания монет применительно к живому организму было бы, наверное, случайное перемешивание составных частей, скажем, глаза. Тогда хрусталик мог бы очутиться не в передней части глаза, а в задней. Сетчатка — перед роговицей, а не позади хрусталика. Зрачок мог бы сужаться в темноте и расширяться от света, а не наоборот, как это было бы целесообразно. Или же расширяться при звуке трубы, а сужаться от запаха лука. Хрусталику, вместо того чтобы быть бесцветным и прозрачным, ничто не мешало бы оказаться черным как смоль и не пропускать ни капли света. Даже самих сетчатки или зрачка могло бы не появиться, займись мы перемешиванием их составных частей.
Или представьте себе случайным образом составленного гепарда. Все его четыре лапы могли бы оказаться с одной стороны — так чтобы он постоянно заваливался набок. Задние лапы могли бы быть развернутыми обратно и бежать в направлении, противоположном передним, а сам гепард, вместо того чтобы двигаться хоть куда-нибудь, стремился бы разорваться пополам. Сердце у него могло бы подсоединяться к трахее и качать не кровь, а воздух. Зубы — располагаться не в пасти, а на задней стороне тела. А у полностью перемешанного гепарда вообще не было бы ни сердца, ни лап, ни зубов. Он представлял бы собой взбитый мусс — однородное гепардовое пюре.
Это просто глупость, в чем вы, я уверен, отдаете себе отчет. Способов соединить между собой составные части гепарда — бесчисленное множество, лишь очень редкие представители которого смогли бы бегать. Или видеть. Или обонять. Или обзаводиться потомством. Или вообще оставаться в живых. Существует бесконечное множество способов соединить составные части хамелеона, и только ничтожно малая доля этого множества смогла бы выстрелить языком по насекомому. Абсолютно очевидно, что животные и растения не возникают по воле шального случая. Гепарды и газели, молниеносный язык хамелеона, хроматофоры, иридофоры и лейкофоры кальмара — каково бы ни было их объяснение, им не может быть случайность. Чем ни пытайся объяснить существование всех миллионов животных и растений, удачное совпадение здесь ни при чем. С этим не будет спорить никто. Так какова же альтернатива?