— Чокнутый какой-то! — сказала вслед ему девица, посоветовавшая эту брошюру.
Когда на следующий день, возвращая брошюру, Алексей Иванович принялся разглагольствовать об «интереснейших вещах», почерпнутых им из нее, Лизавета посмотрела на него подозрительно и, опасаясь, что он опять «заговорит» ее до одурения, отправила к стеллажам, разрешив порыться в книгах. Впрочем, он и оттуда то кричал, что это невероятно — у нее есть довоенные номера «Интернациональной литературы»! — то, усевшись на лесенке, беззастенчиво прислушивался к приставаниям забредшего под хмельком к ней в библиотеку Сеньки Рыжего. А потом все-таки торчал у стойки, расспрашивал Лизу, чем занимается Сенька Рыжий, предпочитают ли женщины мужчин красивых или умных, может ли она объяснить, чем «берут» мужчины, которые и не красивы, и не умны, а наоборот, грубы и внутренне и внешне, да еще и пьяны зачастую.
В его тоне, в его взгляде не было недоброжелательности — одно любопытство, почти детское. И все-таки Лиза почувствовала себя задетой: было что-то неприличное в этом настойчивом допытывании.
— Вы это что, о Семене? — холодно спросила она.
— Нет, вообще… Ну хотя бы о нем!
Окончательно обозлившись, Лизавета выпалила, что разница между умными мужчинами и дураками невелика — все скоты.
Вместо того чтобы обидеться, он еще больше заинтересовался:
— Значит, вы считаете, вообще разницы нет?
На что Лиза не стала даже отвечать — ушла со стопкой книг за полки.
* * *
Позже, стараясь представить по порядку тот диспут, она не только не могла вообразить себе, кто за кем выступал, но даже темы, названия диспута не могла почему-то вспомнить. Она только помнила, что после первой реплики Алексея Ивановича оглянулась на него обеспокоенная, готовая пожалеть, что пригласила на диспут этого болтуна, но, не заметив возмущения участников, повременила одергивать его; что потом Алексей Иванович то и дело встревал в выступления, но каждый раз так удачно, что его уже слушали чуть ли не больше, чем ораторов. Ведущая, правда, постучала несколько раз о графин, требуя порядка. И Лиза тоже покачала с улыбкой ему головой — мол, хоть и хорошо, а все-таки помолчите! Но в общем-то диспут становился все живее, и Лизавета, всегда самим нутром чувствовавшая атмосферу диспута, уже была наверху блаженства. Когда же взял слово Алексей Иванович, его выступление то и дело вызывало одобрительный, почти восхищенный смех, и всех громче, всех восторженнее смеялась Лиза. Она никак не могла понять, почему еще вчера он казался ей таким занудой, как это она, дура набитая, не поняла, какой он умница.