— Петька, нужно!
Господи, до чего противный, фальшивый у нее тон! Но она уже перешагнула рубеж: теперь уже, чем противнее, тем больше она будет лезть. Так и раньше бывало: войдет в раж, унижается, просит, бесшабашничает (и все фальшиво!), не отстает — даже пугает людей отчаянной жалкой навязчивостью. А потом добытое — не в радость. Если схлынет настырность, может даже выбросить билетик, за который на стенку лезла.
Петя хмурился и поджимал губы над билетами, но Ксении выделил — не так уж сильно пришлось и унижаться: только молча посидеть перед озабоченно раскладывающим билеты Ураловым.
В самый день курсового празднования напряженность ожидания и отвращение к этому ожиданию дошли до предела. Мытье головы, закручивание волос на бигуди, хлопоты над чулками и платьем довели ее до такого состояния, что она готова была плюнуть на все, порвать драгоценный билетик и, наревевшись втихомолку, сбежать в киношку.
Однако, она не только явилась на вечер, но и, взглянув в зеркало у лестницы, нашла себя привлекательной. Конечно, столь воспеваемая женская красота — немыслимая условность: все эти миллиметровые различия, возводимые в ранг канона, все то, с чем одни носятся, случайно получив от природы, а другие добиваются с помощью железок, резинок, черного карандаша и определенным образом сшитых тряпочек! И такая же условность, что вот все они собрались почему-то в холодном зале, и одни сидят по эту сторону занавеса, а другие носятся в диком волнении по ту! Стоит только задуматься, и — как нереально все это. Пройдет час — и все будет уже по-другому. Куда же денется это «сейчас», теперешняя минута? Заранее знать, что вся эта нарядность, свет, веселье — всего на какие-то три часа, и все-таки придавать этому такое значение! Как подумаешь, так нет ничего нереальнее самой реальной, самой материальной жизни!
Но странным образом условность, нереальность того, что составляло этот вечер, уже доставляла ей удовольствие. Пели ли сестры-близнецы Аня и Таня саратовские частушки:
Ленты-баантики, ленты-ба-антики,
А ленты в узел вяжутся-а!
И грустно, и весело ей было, что и эти большие, крепкие девушки тоже сиюминутны и призрачны.
Маленькая синеглазая грузиночка стремительно исполняла испанский танец — и как же права она была в своей стремительности. Не то что эта самодеятельная балерина, принимающая одну за другой красивые позы — ею бы украшать лестницы в парке. Ксения усмехнулась, представив, как перебегает балерина от тумбы к тумбе, изображая то нимфу, то ныряльщицу, и оглянулась в надежде увидеть Кима — иногда, казалось ей, они понимают друг друга с полувзгляда. Нет, Кима не было — лучше бы Ксения осталась слушать жизненную философию Марфы Петровны!