— Я думал о тебе все время, — проникновенно сказал Сурен. — Я давно уже думаю о тебе.
— Ну брось — давно! — неловко сказала Ксения, и только подлила масла в огонь.
Сурен заставил ее остановиться, взял за руку, и она не смогла высвободить руку, заставил выслушать, как он засыпал с мыслью о ней и с мыслью о ней просыпался. И Сурен не был бы Суреном, хорошим, серьезным парнем, если бы тут же не поставил точки над «i»:
— Я хотел тебе предложить: давай будем вместе.
Он все еще удерживал ее, но при этом, потупившийся, большой, был так беззащитен, что Ксения чуть не лопнула от жалости.
— Нет, — сказала она как можно мягче, — нет, это невозможно.
Он сразу выпустил ее руку, стоял, понурясь, потом спросил:
— Ты с кем-нибудь дружишь?
Он все еще был школьником, хотя и посматривал победоносно на тридцатилетних женщин.
— Не в этом дело, — поморщилась Ксения.
— Тебе кто-то нравится, ты любишь, да?
— Да нет же, — сказала она, хотя короче и проще было бы сказать «да», и тут же обозлилась на себя, сказала резче. — Дело не в том, люблю ли я кого-нибудь. Дело в том, что я не люблю никого, даже себя.
— Я понимаю.
Господи, подумала Ксения в тоске, ну какое это имеет значение, люблю я его или нет, я не хочу, чтобы он был так несчастен, я больше не могу, пора уходить.
— Ну, хватит, — сказала она с неуверенной веселостью. — Не нужно быть таким несчастным. Я тоже не очень-то счастлива, ну и что? У тебя есть биология, и у меня тоже кое-что есть в этом роде. Ты еще полюбишь, поверь мне.
Она не выдержала и провела ладонью по его волосам, но он отвел ее руку.
— Ты не бойся — сказал он, — я ничего с собой не сделаю.
«Ничего с собой». Этого еще не хватало! — испуганно и брезгливо подумала она.
Проходившая мимо пара оглянулась на них с любопытством, и Ксения, взяв Сурена под руку, повела его прочь. Теперь на Сурена напала горестная разговорчивость. Он все говорил и говорил: о том, как ему вообще не везет, о женщинах, которые ему не приятны, о ней, Ксении — как он всегда любил смотреть на нее, как он уважал ее, но только этим летом понял, что любит. И, слушая его, Ксения понимала, что только ее одну и можно любить, что без нее, без ее любви нет ни в чем радости и смысла, и какое это горькое, безрадостное мужество — продолжать жить, учиться, заниматься биологией, зная, что никогда ее не будет рядом. Безумно жалко было его. А вокруг было так прекрасно, так душисто, так нежно-прохладно.
Посреди аллеи с сильным лунным светом Сурен вдруг остановился, и она поняла, что он хочет вглядеться в нее, запомнить в конце этого дня, который они провели вдвоем так счастливо. Он смотрел на нее, взяв за локти. И… что-то сдвинулось: глаза его были прикованы к ней, а лицо клонилось все ниже и ниже. И так опрокинуто к ней было его лицо, словно теперь уже ничто не могло приподнять, отвести его. Ксения хотела перевести дыхание — и задохнулась, поперхнулась: большой, горячий, странно обнаженный рот захватил ее губы. И еще раз пыталась она вздохнуть — и не могла, задыхалась.