Я так и знал, — бормотал Сурен, часто целуя ее лицо. — Маленькая, гордая, нецелованная… Я знал… Милая.
Все перепуталось: ее сила, его слабость, его сила, ее слабость. Кто был сильнее и кто слабее этой ночью — с ярким молчаливым светом луны, с большими молчаливыми тенями деревьев, с молчаливым сильным запахом цветов? Ничего не было прибавлено к тому, что уже сказал он и что сказала она, но Ксения не уходила, и Сурен снова говорил о горечи и любви — только теперь они сидели на ступенях, широких ступенях лечебницы, покрытых широкими пятнами тени и света. Он говорил, и она не отнимала руку, и знала, что боится и ждет нового поцелуя.
Только второй поцелуй был уже не так неотвратим и опаляющ, и обнаженность его была уже знакома. И все-таки она хотела и третьего, и четвертого поцелуя.
* * *
Задыхаясь, с немением кожи на голове, вспомнила она утром обнаженность этих поцелуев. Утро выдалось яркое, а она снова хотела ночи — так говорливы и так беспомощны сказать были люди, птицы, так односмысленно было все видимое. Она хотела поцелуев, одно воспоминание о которых знобило.
Было в этом ознобе и что-то неприятное. Да, эта внезапная нутряная близость человека, еще два дня назад чужого ей, мало того — много лет безликого доброго товарища. Опять, как до этого днем, все вышло и вечером помимо ее благих намерений. И вот она уже ждет его, хочет видеть, на Таньку ей плевать: не потому, что полюбила, это бы еще она простила себе, а потому, что он подчинил ее — и чем? — поцелуями.
В этих ощущениях, не то что сшибающихся, но дробно, мелко и остро чередующихся, она была как истеричка: ломала руки и улыбалась, ложилась и вскакивала. И вдруг сквозь занавеску увидела поднимающегося по лестнице Сурена и поспешно спустила английский замок. Она даже отойти не успела, услышала совсем рядом его шаги, его стук — какой? робкий? значительный? Пригнувшись за дверью, словно он мог ее видеть сквозь дверь, она прижимала кулак к сильно бьющемуся сердцу и не то морщилась, не то улыбалась.
— Не помню, вроде Ксеничка не выходила, ты не видел, Миша? — своим юным звонким голосом предательски сказала старуха — соседка.
— Ну что мы, все время смотрим на лестницу, Наденька? — урезонивающе сказал ее муж.
Теперь уже морщилась Ксения от того, как противно все получалось.
Сидя под дверью на полу, она слышала, как уходит Сурен, приподнялась поглядеть, как он будет идти через двор, и вздрогнула от новых шагов за дверью. «Он вернулся», — подумала она с испугом и радостью. Но это была почта, в почтовый ящик под носом у Ксении шлепнулось письмо и влезла, шурша, газета.