— Не для «мурлыканья»?
— Что? Ах да, вы об этом разговоре. Во всяком случае, если и для мурлыканья, то не для бодрого… Да нет, Костя вполне нормальный, вполне жизнерадостный человек. Просто устал, наверное. Что бы там ни говорили, а он работяга. Не выдрющивается, а работает. Он известен, его уважают, Устает, конечно… Жена? Умная жена, и без нее Костя, наверное, не был бы Костей. Она, кажется, даже каких-то высоких кровей… Да нет, что ж, может, так оно и нужно — смотреть на людей, ничего о них не зная.
Следующую неделю Ксения потратила на то, чтобы ознакомиться с творчеством «Кости». То, что она прочла, оказалось не так уж интересно, но она готова была увидеть в прочитанном достоинства, если он, в свою очередь, разглядит достоинства ее поэмы.
* * *
Косте поэма не понравилась.
Ксения попыталась рассказать об этом Людвигу с иронией. Но тот принялся ее урезонивать, что, мол, Костя во многом прав: и влияние Шекспира у Ксении чувствуется, что, кстати сказать, можно принять и за похвалу. И ведь действительно, до нее, Ксении, литературой сказано уже так много и так по-настоящему хорошо…
И тут, конечно, Ксения сорвалась:
— Людвиг Владимирович, какой вы наивный! Да вашему Косте так скучно, что попади ему даже «Гамлет», разумеется — никому еще неизвестный, он и для него начал бы искать место меж тем и этим, а в конце концов решил бы, что вообще «Гамлета» не стоило писать! Такие, как ваш Костя, и революцию, наверное, не заметили!
— Ну-ну! Костя как раз очень много писал о революции, как вам это и самой прекрасно известно.
— Вот именно — известно! Вы-то сами читали? Он же просто кормится революцией, чтобы потом копаться в антикварных книженциях. Эдды-ведды!
— Пощадите — об Эддах же говорил Леонид, а не Костя. И давайте будем справедливы и самокритичны. К-когда я звонил Константину Ивановичу, он отозвался о вас, по-моему, даже лучше, чем вы того заслуживаете!
— А оно мне нужно?!
— А что нужно? Печататься? Так учтите, вашу поэму, будь она и в десять раз лучше, никто не напечатает. Почему? Да потому что, кому это нужно сейчас: библейская легенда, Бог?
— Но ведь это же не о Боге! Неужели и вы думаете?
— Ксюша, запомните на всякий случай: мы относимся к богу как истинно верующие — избегаем упоминать его имя, чтобы он вдруг не объявился.
— А Маяковский, Шоу?
— Над Шоу не тяготел соцреализм.
— Вы так говорите, словно против социализма!
— Ну, с такими заявлениями обращаются в ваши инстанции!
— Людвиг Владимирович!
— Что касается меня, я говорю только о литературном методе. Не мне, а Алексею Максимовичу угодно было назвать его соцреализмом…