Она еще записывала, когда он заторопился:
— Кажется, съемки приостановили — можно проскочить. Будьте здоровы.
Ошарашенная, она даже не посмотрела ему вслед. Вспомнила, что, давая телефон и потом, прощаясь, новый ее знакомый уже не был так приветлив, как вначале. Может, успел пожалеть о приглашении? Или боялся, что она его не так поймет? Или ее молчание показалось ему насмешливым? Она ведь, как дура, усмехалась и никак не откликнулась на его приглашение, хотя и записала телефон и фамилию.
Милку мучили еще долго, и, то в подъезде, то на улице Ксения ждала ее. Ждать-то ждала, но это не значит, что встретила ласково. Милка, хотя и сама основательно промерзла, весело уговаривала ее:
— Заработок есть заработок, Ксеничка, тут ничего не попишешь!
— К черту! Так и воспаление недолго схватить!
— Но ты ведь хочешь поехать в Ленинград?
— А хочу ли?
— Тебе было скучно?
— Напротив. Я завела «очаровательное» знакомство.
— С кем?
— С мужчиной, разумеется.
— Сенька, ты врешь, да?
Ксения молча предъявила телефон. Глаза Милки так и вспыхнули:
— Он актер? Вы договорились встретиться?
— М-м, я к нему должна прийти домой.
— Домо-ой? Ну, точно все врешь! — с полуоблегченьем, полувопросом воскликнула Милка.
— Ничуть!
— Молодой?
— Н-нет.
— Интересный?
— Оч-чень!
— Сенька, паршивка, не мучай, расскажи!
— Сначала посещу его.
— Ты?! Пойдешь?! На дом?!
— Разумеется.
— Когда?
— Ну, через недельку, пожалуй? Не сегодня же бежать, правда? Может подумать, что я дешевка какая-нибудь…
И покосилась на недоверчивую Милкину физиономию, на ее округленные, такие синие глаза.
* * *
Ни через неделю, ни через две Ксения, конечно, не позвонила. Изредка вынимала свой рисунок «господь-бога» со стихами и телефонным номером, записанным наискосок, усмехалась и прятала обратно.
Между тем, ее жизнь на квартире, «в углу» у Марфы Петровны шла своим чередом: макароны и сладкий, как сусло, чай на завтрак и ужин, книги, учебники; и ночью, когда тебя не видно, возможность думать и «творить» (слово, похожее на творог, на масло — слово льстивое и жирное).
Марфа Петровна из дому выходила редко. Большую часть дня, распустив волосы и вынув зубной протез, читала в кровати. При этом, однако, ничто, совершающееся в квартире, не выпадало из ее поля зрения. Как правило, для этого хватало приоткрытой в коридор двери. Если же в квартиру приходил кто-то, еще неизвестный Марфе, или жильцы понижали голос и плотней закрывали двери в свои комнаты, Марфа оставляла постель и неспеша отправлялась на кухню. Зная соседей, она редко ошибалась в значении тех или иных подслушанных разговоров.