Академия со свойственной ей непосредственностью вмешалась в медицинские практики местных, и это было немногим легче того, что они уже наделали на атомной станции. Да, в этих практиках были возможности для злоупотреблений, в том числе и для тех, которые по меркам империи могли быть расценены как некромантия. Но эти злоупотребления были возможны не там, где их нашли досточтимые. А то, что они нашли, было просто лекарским ремеслом, очень далеко убежавшим вперед от уровня, известного саалан. Просто другим способом выразить любовь к близкому или другу и заботу о нем. Всего лишь новым для саалан способом помочь людям. Что же до некромантии, под этим небом ее нужно было искать среди отношений живых с живыми. Это было непостижимо, непредставимо и дико. Как одна луна между звездами. Как съедобные птицы. Как толстые и сытные грибы. Как пищевые злаки в количестве больше десятка. Как лен, шелк и эта их ткань из древесины, вискоза.
Князь вздохнул и вернулся к докладу. Досточтимые были правы в одном: суверенность семьи в крае была чрезмерной, и это придется менять, даже если трения будут неизбежны. Часть местных семейных практик была откровенно жестокой и вредительской, еще часть легко определялась как некромантия, но проходила по категории отношений матери и ребенка и, следовательно, была частным делом семьи. И вместо того, чтобы мешать работать медикам и полиции, Академии следовало заняться защитой и охраной женщин, потому что в сложившихся условиях местные традиции и практики именно их ставили под удар прежде всего.
Было еще что-то религиозное, с поклонением частям останков мертвых, с чем точно должна была разбираться Академия. Князь просмотрел эту часть доклада очень бегло, решив обсудить ее с достопочтенным при личной встрече.
Убрав наконец листы, Димитри решил, что пресс-служба заслужила если не премию, то выходной точно. При первой возможности. Но пока его ждала первая встреча с главой иностранного государства, разнообразия ради, с королем. И это радовало князя Кэл-Аларского. За время своих визитов в Москву он несколько устал как от самого Эмергова, так и от его команды. Теперь у Димитри была возможность посмотреть, как ведут дела местные аристократы. Несмотря на всю подготовительную работу, переговоры о сотрудничестве в области восстановления энергоснабжения Санкт-Петербурга легкими быть не обещали. Они включали в себя в том числе закупку оборудования под видом оказания гуманитарной помощи, а санкции с края никто не снимал.
Досточтимый Лийн, целитель и травник, на тот день подвигов совсем не планировал. До Долгой ночи оставалось не больше декады. Он собирался спокойно доехать из Сосново, куда его отправляли с инспекцией фельдшерского пункта, обратно в Приозерск и заняться чтением. Но день был сырой, Лийн выпил в кафе по дороге лишнюю кружку чая и, конечно, почувствовал потребность зайти перед дорогой в туалет. Увидев скорчившуюся на полу рядом с кассой молодую женщину, он на ходу присмотрелся и понял, что она рожает. Но все-таки зашел в кабинку по своим делам, а выйдя, прежде всего помыл руки, по завету Пророка. После чего прямо у кассы туалета поставил портал в городской госпиталь Приозерска, сгреб на руки эту несчастную, спросил ее имя и шагнул в овал, заполненный клубящейся белой мглой. В приемном покое он заявил, что останется с ней, и, как выяснилось, был совершенно прав. Ему потребовалось все Искусство, доступное ему, а акушерская бригада использовала, по их собственным словам, все везение, отпущенное на смену, для того, чтобы мать и дитя остались живы. Лийн навещал женщину, назвавшуюся Юлей, все девять дней, что она провела в больнице. А на десятый день, второго января нового, двадцать первого, года он, придя проведать свою подопечную, обнаружил только матерящегося врача и оставленного Юлей малыша, которому нечем было ни понять, что мать отказалась его воспитывать, ни испугаться того, что его ждет.