Она пришла вдвоем со странным парнем, Максом, кажется, итальянцем или греком, которого она не то подцепила на нервном перевозбуждении, не то подписала ее сопровождать, чтобы найти мужа. Этот самый Макс некоторое время понаблюдал за беседой, потом уснул, а утром ушел до рассвета и без завтрака. Вероятно, не хотел присутствовать при встрече Алисы с фактом провала ее затеи, суть которой так и осталась неясной, похоже, даже ей самой. Утром Полина еще раз попыталась вернуть барышню в реальность, увидела очень мощное сопротивление и прекратила попытки, чтобы не развалить бедной девке остатки стабильности. Искать и надеяться получить помощи психиатра в городе, как и места на отделении клиники, выглядело даже на первый взгляд наивным оптимизмом. Полина очень жалела женщину погибшего сослуживца и друга, фактически его жену — но запроса на помощь не было ни от нее, ни от лиц, отвечающих за соблюдение ее интересов. Потому что лиц таких тоже не было. Даже сумей она так сформулировать запрос, ее стоило бы передавать другому специалисту, а найти его в Питере после этой зимы практической возможности уже не представлялось. А к лету по понятным причинам исчезнет даже иллюзия надежды на нее.
Примерно к началу весны граф да Онгай — «наш отморозок», как называли его горожане уже почти с симпатией, — начал выглядеть на свежих фото как человек, которому только что отменили смертный приговор и его попустило. Всю зиму он провел в холодном и темном городе с очень небольшой группой верных ему людей. Вместе с МЧС и городскими службами они обеспечивали городу хотя бы какую-то доступность медикаментов и базовых продуктов питания, работу транспорта и основных муниципальных и городских служб. И по прикидкам Полины делали они это впятером в лучшем случае. Город уже почти принял да Онгая и относился без неприязни — в основном. Красавчик за зиму растратил весь свой лоск, остриг волосы так, что был бы неотличим от среднего городского хиппи, водись они еще в городе, потерял половину живого веса и, видимо, ждал от своих то ли петли, то ли пули, но продолжал пахать с упорством обреченного. За все это он получил прозвище «этот отморозок», к январю превратившееся в «наш отморозок», и почти что уважительное отношение питерцев. А с первой капелью вдруг посвежел, приободрился и даже начал улыбаться. И вскоре стало ясно, что это было только следствие, потому что причина радостей Скольяна да Онгая соизволила предъявить себя народу. Неведомо откуда вылез новый имперский чиновник — легат императора Аль Ас Саалан в Озерном крае. На свежем фото он выглядел как здоровенный лось — на полголовы выше да Онгая, а в графе любознательные намерили сто девяносто два сантиметра, он был среднего для пришельца роста. И конечно, легат щеголял гривой до локтей, по обычаю саалан. В кадр он попал недовольно прищурившимся. Впрочем, возможно, просто мерз, как все «гости».