Как мог он подумать, что я могла бы не узнать его!
Как я могла забыть его, пусть и видела всего несколько секунд в проходе супермаркета, зато в каких-то нескольких футах от себя? Я тогда испугалась, что это был он, тот самый мужчина из моих снов. Я внезапно ощутила себя маленькой и беспомощной, почувствовала себя той, кем я была, женщиной и самкой, радикально и только ей, слабой, беспомощной женщиной, сознающей себя несравнимо меньше и ниже его. Кому хотелось бы иметь отношение с иным мужчиной? И кто смог бы как-то иначе относится к нему, имея дело с таким мужчиной? Почему я никогда раньше не чувствовала себя такой перед другими мужчинами? Я почувствовала, что меня не просто заметили, но обратили внимание, рассмотрели и оценили. Я внезапно ощутила, что меня рассматривали не просто как женщину или самку, пусть даже маленькую, слабую и беспомощную, но как ту, кем я так часто себя представляла, как рабыню. Конечно, он не мог знать моих самых тайных мыслей, характера моих самых неподобающих, самых пугающих снов и заветных фантазий. Никогда, ни один из известных мне мужчин, не рассматривал меня так пристально и так откровенно оценивающе. Под его взглядом я почувствовала себя замеченной, впервые в жизни по-настоящему замеченной. Я почувствовала себя раздетой этим взглядом. Насколько отличаемся мы от мужчин, от таких мужчин! Как он рассматривал меня! Не представлял ли он меня нагой, испуганной, съёжившейся у его ног, прикованной к кольцу, в ожидании удара плети, или на платформе, выставленной на показ перед покупателями? Мне пришлось бороться с безумным импульсом опуститься перед ним на колени и склонить голову в страхе быть им наказанной. Я хотела обратиться к нему, попытаться познакомиться, узнать о нём что-нибудь, но оказалась не в силах это сделать. Меня начала бить крупная дрожь. Я вдруг осознала, что не смогу говорить с ним, без запинок и заиканий, даже если очень сильно захочу и постараюсь это сделать. И, возможно, мне даже не позволено это сделать, по крайней мере, без разрешения. Когда наши глаза встретились, по идее, я должна была улыбнуться, подойти к нему и, как нас инструктировали, спросить что-нибудь вроде: «Могу ли я быть вам полезной?», или «Могу ли я вам помочь, сэр?». Но я не смогла заставить себя сделать это. Я чувствовала себя так, словно для меня, так или иначе, было неподходяще стоять в его присутствии. Это могло бы быть приемлемым, и даже соответствующим для некоторых женщин, но, я подозревала, не для меня, не для такой женщины, какой была я. Я попыталась вырваться из тех странных чар, которые, казалось, опутали меня. Неужели это так сложно сделать? Разве он не был просто ещё одним современным мужчиной, ещё одним одобренным, разрешённым мужчиной, насмешкой и пародией над мужественностью, предательством того, каким мог бы быть настоящий мужчина? Сколько туловищ были похожи на таких мужчин, но оказались не более чем фасадом, позади которого прятались неуклюжесть, немощь, малодушие или вообще ничего. Разумеется, в мире хватало мужчин столь же высоких, столь же крупных, узкобёдрых и широкоплечих, столь же мускулистых и большеруких, красивых такой же мрачной красотой, как он. Тогда что в нём было такого особенного? Он выглядел гибким и сильным, но разве многие не таковы? Чем он мог зарабатывать на жизнь? Какими навыками мог обладать? Эти вопросы промелькнули у меня в голове. Он казался мне совершенно неуместным в этом времени и в этом месте. Я подумала, что он выглядел тем, кому ближе горы, а не эскалаторы, лошади и соколы, а не дома с машинами и калькуляторами, луки и сталь, а не огнестрельное оружие. Казалось, от него веяло неким чужим, или даже чуждым ароматом. Если бы он заговорил, то я нисколько не удивилась бы, услышав иностранный акцент. Но он не заговорил. Я попыталась отвлечь себя на то, как неловко он носил свою одежду. Костюм, казалось, был пошит на заказ, и всё же, так или иначе, сидел на нём крайне неуклюже. Незнакомец не выглядел в этой одежде непринужденно. Возможно, он предпочёл бы что-нибудь менее стесняющее, что-нибудь такое, в чём мужчина мог бы двигаться свободно, быстро и уверенно.