Внезапно я проснулась от своего собственного крика. Я не могла пошевелить своими ногами. Мои лодыжки, казалось, были опутаны какими-то густыми волокнами, которые казались живыми. А потом я с ужасом увидела, как они перемещаются всё выше по моим икрам и вдруг почувствовала как мою ногу что-то укололо. Я взвыла от боли и страха. «Ост!» — подумала я. Но здесь не могло быть никаких сотов. Конечно же, не здесь. Их ареал не распространялся так далеко на север. Если здесь и были осты, то только в клетках, как домашние животные или устройства для убийств. Я с ужасом смотрела вниз. В мою правую икру впились два волокнистых, похожих на клыки шипа. До этого они скрывались внутри одного из тех самых стручков, на которые я не обратила внимания, и которые теперь открылись. Я не знала, что их привлекло, было ли это тепло моего тела, движение или запах крови. Я завизжала и попыталась подняться на ноги, но упала. В ужасе я увидела, что ещё несколько усиков, извиваясь подобно змеям, шелестя в траве, потянулись в мою сторону. Вокруг тех двух шипов, что глубоко вошли в моё тело, появились крошечные колечки крови. Растение, и это я поняла со всей очевидностью, всасывало в себя мою кровь. Я могла видеть как внутри шипов движется темнота. Теперь уже и другие стручки повернулись в мою сторону. Округлившимися от ужаса глазами я смотрела, что ещё один усик заскользил ко мне.
Я закричала.
Растение было живым, но не в том смысле, в котором живо любое растение, а как могло бы быть живым гнездо потревоженных, взбудораженных змей. Снова справа от меня раздался энергичный шелест возбужденных побегов растения. Сосущие, шипящие звуки шли от стручка, два шипа которого, подобно клыкам глубоко вонзились в мою ногу. Оно дрожало. Оно вибрировало. Это было похоже на крошечное, отчаянно дышащее лёгкое, на маленький насос, жадный слепой живой двигатель без глаз и разума, который дёргаясь и пульсируя, прикрепился к моей плоти и выкачивал кровь из моего тела. Я откатилась влево и, сев, вырвала шипы из ноги, отбросив их, и стручок и лозу как можно дальше. Витки побегов на моих лодыжках уже туго затянулись, и я перекатившись на живот и упираясь в землю руками, зарываясь в неё пальцами, дюйм за дюймом оттянула себя в сторону, таща за собой лианы, пока они не натянулись втугую. Я была уверена, что столкнулась с растением, а не со свободно передвигающимся животным. Оно прежде всего жило за счёт фотосинтеза, воды и минералов получаемых из почвы. Я напряглась из всех сил, а когда почувствовала, что ещё немного, возможно, ещё один фут, и я вытяну корни лоз из почвы, натяжение внезапно пропало. Несомненно, у такой формы жизни за многие столетия эволюции должны были выработаться определённые механизмы поведения. Это касалось не только заманивания и нападения, но и, насколько я поняла, защиты, например, при достижении некоторого напряжения превышение которого могло привести к обрыву побегов или вырыву корней из грунта, отпускать жертву. То есть, при всём желании растения получить определённые питательные вещества, оно не должно было получать их в обмен на своё собственное уничтожение. Несомненно, когда-то эти особенности были случайными, но модели поведения могут иметь существенные различия: одни идут организму во благо, а другие нет. В результате, по статистике, в течение долгого времени, модели поведения, идущие на благо организма, его здоровья, долговечности, ответных реакций и выживания, имеют тенденцию закрепляться. Я отползла подальше от предательского растения. Побеги, которые опутывали мои лодыжки, сжались и снова спрятались в путанице травы. Другие усики, словно змеи потянувшиеся было ко мне, но не успевшие достать, словно разочарованно замерли. Они могли перемещаться не далее своей длины, у одних это было несколько футов, у других несколько ярдов. Я встала и отступила ещё на пару шагов. Из проколов в моей ноге тонкими ручейками струилась кровь. Снова оглянувшись назад, на подрагивающий клубок растения, я задрожала и, внезапно, почувствовав, как к горлу подступает тошнота, согнулась в поясе. Меня вырвало.