— Полтарска.
Сказано это было вроде бы на английском языке, но я его не поняла. Затем он отвёл от меня взгляд. Это был он! Тот самый мужчина из магазина, с которым я столкнулась несколькими неделями ранее. Разумеется, я моментально узнала его. Ведь после того раза я видела его тысячи раз, в воспоминаниях, в мимолётных фантазиях, во снах. Но даже в этих своих грёзах я не лежала голой и связанной у его ног. Чуть позже была проведена короткая церемония, или то, что я приняла за церемонию. Смотанную плеть поднесли к моим губам и потребовали её поцеловать, а потом мне приказали повторить «Ла кейджера». Я с готовностью подчинилась и выполнила оба требования. Разве я не слышала хлопок плети? Конечно, я боялась её, и совершенно не жаждала на собственном опыте испытать, каково это почувствовать такой удар своей кожей. И всё же, и что ещё более важно и интересно, хотя я едва осмеливалась допускать такие мысли в то время, я была взволнована тем, что прижалась губами, нежно и покорно, к той властной и строгой коже. Я была напугана, но, одновременно с этим, я чувствовала, что мне, так или иначе, была дарована привилегия сделать это. Я подозревала, что плеть подносили не к любым губам. Плеть была очевидным знаком, символом доминирования. Есть ли более подходящий способ, которым рабыня могла бы выразить и признать своё подчинение, своё уважение и благодарность, своё принятие и празднование своей безоговорочной сдачи перед бескомпромиссной энергией доминирования, о которой она так долго тосковала? А разве я сама, в течение долгих лет, начиная с вступления в возраст половой зрелости, не ждала такой возможности? Так что, я впервые поцеловала плеть, лежа на спине, нагой и связанной, поднимая мою голову ей навстречу, и сделала я это нежно, покорно и с благодарностью. Конечно, обычно плеть целуют, стоя на коленях. Я не знала значения слов «Ла кейджера», но при тех обстоятельствах догадаться об их посыле было нетрудно. Это, кстати, были первые слова, которые мне предстояло изучить на своём новом языке, на гореанском, на языке моих хозяев. «Ло кейджер» и «Ла кейджера» можно перевести как «Я — раб» и «Я рабыня». «Ло кейджер», само собой — мужской род, и относится к рабам мужчинам, а «Ла кейджера» — к женской части невольников. Соответственно, первое можно было бы понимать как «Я — самец раба», а второе как «Я — самка раба». Возможно, лучшим переводом на английский язык выражения «Ла кейджера», учитывая то презрение, с которым к нам относятся, поскольку мы — товар, животные для работы и получения удовольствий, можно считать «Я — рабская девка». Когда я очнулась на деревянном полу, в просторном помещении с высоким потолком, осознала себя голой, одной среди многих, уложенной так, чтобы меня было удобно связывать, то сразу, едва смогла мыслить логически, поняла, что я и все остальные были отобраны. Ну а раз уж нас каким-то образом отобрали, то, я предположила, нас оценили, а оценив, признали приемлемыми.