По лестнице спустились три человека. Один держал несколько коротких отрезков шнура и полосы тёмной ткани, с плеча второго свисало несколько петель верёвки. Последний из вошедших, одетый в синюю тунику, нёс доску для письма и карандаш.
Рабыни вжались в стены, словно хотели быть как можно дальше от них.
Если я не сбилась со счёта, то это был мой одиннадцатый день, проведённый в этом, то ли подвале, то ли темнице. Мне уже приходилось видеть этих троих прежде, возможно, четыре или пять раз. Они были охранниками или дежурными, которые приводили девушек сюда, или сопровождали их вверх по лестнице на выход из подвала.
Без приказа или сопровождения охранников нам было запрещено подниматься по этой высокой, узкой лестнице шедшей вдоль одной из стен и заканчивавшейся зарешеченной дверью, открывавшей доступ к остальным зонам хранения. Нам было известно назначение шнуров, полос ткани и длинной верёвки.
В доме и в этом подвале, из разговоров девушек я узнала о прекрасном Ко-ро-ба, шумном Харфаксе, могущественном Аре и даже о далёкой, обширной Турии.
Почему нас не могли купить для таких мест?
Но мы узнали шнуры, полосы ткани и длинную верёвку.
— Всем молчать, — предупредил нас товарищ в синем.
Мы уже стояли на коленях, поскольку находились в присутствии свободных мужчин. В этом мире рабов и свободных отделяет пропасть. Подозреваю, что немногие на моей прежней планете были бы не в состоянии хотя бы начать постигать характер этой пропасти. Разумеется, это касалось и меня в бытность мою на Земле. А потом я стала рабыней. Свободный человек — человек, рабыня — нет. Она — животное, и как таковое её обычно отмечают клеймом и ошейником. И как любое другое животное, она может быть продана и куплена, и с нею будут поступать так, как понравится её владельцам. У свободного человека есть каста, клан и Домашний Камень. Рабыня не имеет ничего, она сама принадлежит. Свободный человек сознаёт себя свободным и ощущает себя таковым. Рабыня знает о своей неволе, и ощущает себя соответственно. Она существует для господина и надеется, что он будет ею доволен.
Глаза мужчины скользнули по нам, стоявшим на коленях в грязной соломе, голых, замерших в ожидании под их оценивающими взглядами.
Конечно, мы были напуганы. Мужчины могли сделать с нами всё, что им могло понравиться. Мы были рабынями.
— Вспомните номера своих лотов, — приказал товарищ в синем, с доской и карандашом.
У нас не было имён. Нас ещё никак не назвали. Да даже если бы нас назвали, если бы назвали вообще, то это были бы не имена, а рабские клички, данные нам хозяевами, которые могли их с такой же лёгкостью отобрать или поменять, стоило им только этого захотеть. А разве у верра или тарска есть имя?