— Хо! — внезапно негромко воскликнул я.
— А можно мне посмотреть? — поинтересовалась моя рабыня.
— Оставайся на коленях, — бросил я.
Через двойные деревянные ворота, достаточно широкие, чтобы мог пройти фургон, из внутреннего двора тёмного здания, возвышавшегося позади причалов, появился писец, в своей синей рабочей тунике и с дощечкой подмышкой. Как я и ожидал, поскольку не раз наблюдал такую процедуру прежде, вслед за ним вывели караван раздетых рабынь, скреплённых вместе за шеи одной длинной верёвкой. Руки у всех были связаны сзади, а глаза закрыты повязками.
Караван остановил сразу по выходе из здания. Теперь им предстояло ожидать, пока за ними не придёт офицер с какого-либо из кораблей. Караван сопровождали три охранника, один занял позицию со стороны здания, двое других стояли со стороны подхода к причалам.
Я быстро намотал и закрепил поводок на шее моей рабыни.
— Господин? — удивилась она.
Но я уже шёл в сторону каравана, как делал это в прошлые разы, чтобы занять облюбованное мною место между ним и причалом, откуда я, вместе с другими, мог хорошо рассмотреть бусинки этого ожерелья.
Моя рабыня, послушная взмаху моей руки, сопровождала меня. Несомненно, она была благодарна мне за свою тунику. Я объяснил портному, что туника нам нужна «рабски короткая». У неё прекрасные ноги, так почему бы хозяину не продемонстрировать их? Как и положено обычной рабской тунике, у неё не было рукавов, и, естественно, как и у большинства предметов одежды рабынь, не имелось никакого закрытия снизу. Это помогает рабыне лучше понимать, что она — рабыня, что она всегда открыта для удобства своего владельца.
Я здесь был не один. Несколько мужчин, наёмники, докеры и просто зеваки, собрались около каравана.
— Отлично! — констатировал я, уверенный, что это была она.
— Господин? — спросила моя рабыня.
Мужчины, привычно рассматривали рабынь и комментировали их прелести. Рабыни, если неволя для них не в новинку, приучены к тому, что их публично рассматривают и обсуждают как товар, которым они, собственно и являются. Верр, кайила, тарларион и прочие ведь не возражает против этого, так, почему должны возражать рабыни?
— Держу пари, что каждая уже нагрелась, — заявил кто-то.
— Дайте мне десять енов и любая из них будет рыдать, брыкаться и умолять о большем, — усмехнулся другой.
— Полюбуйтесь на бока той высокой брюнетки, — предложил третий, указывая на темноволосую рабыню, стоявшую в караване первой.
— А какие лодыжки у той рыжей! — воскликнул четвёртый.
— Превосходные, — поддержал его пятый, — хотел бы я увидеть их в кандалах.