Из-за этого многовековой сыр-бор. Праздники есть совместные, есть разные, традиции тоже. Словом, тяжко. С налету не понять. Тем более что в книге приводится повествование о гибели Али. Там вообще нужно держать ухо востро, не дай бог что-то не так.
Итак, семья индийцев-шиитов, живущая в Америке. С таким же успехом они могли бы жить на Северном полюсе, фанатично сохраняя все обычаи и традиции общины. В романе всего один не-индиец, да и тот — персонаж крайне отрицательный.
В общем — разбираться, разбираться и снова разбираться.
Тема тоже вечная: отцы и дети.
В романе очень мало светлых мест. Правы все. Виноваты тоже все.
Отец, конечно, сам того не желая, сломал жизнь сыну. Сын, сам того не желая, исковеркал жизнь отца.
Девочки-дочери, как всегда, не в счет. Хотя сумели спокойно и без бунта выкроить судьбу и жизнь по своему желанию. То есть почти по своему.
Правда, конец внушает умеренный оптимизм. И на том спасибо.
И все-таки самой удивительной книгой в моей практике был роман «Медный всадник» (в новом издании — «Татьяна и Александр»), написанный американкой в первом поколении, называющей себя писателем. Паулина Саймонс. В детстве ее вывезли из России в Америку, где она и живет поныне. Издательство, на которое я работала, выпустило несколько ее романов из современной американской жизни, и тут случилось страшное. Тогда у нее еще был жив дед, бывший петербуржец, попросивший внучку написать книгу, видимо, по его воспоминаниям о том времени. Ну, она и написала. Догадайтесь, кому выпало счастье перевода?
Почему-то редактора приставили из русской редакции. Так и не знаю, в чем причина. Так что мучеников было двое: Юля Раутборт и я.
Хуже всего, что дама знала русский и требовала, чтобы ей присылали законченные куски перевода. Если бы не знала, можно было править втихомолку и без скандала.
Не обошлось.
С самого начала не обошлось. Когда уже после начала войны главный герой стал рассказывать в ленинградском трамвае антисоветские анекдоты и рассуждать на тему того, что советская армия слаба и вряд ли выдержит натиск гитлеровцев.
Я все это убрала. Последовал окрик. Мол, дедушка рассказывал.
У меня нервы, как всем известно, слабые. И такта ни грамма. Я объяснила, что дедушке вольно было рассказывать антисоветские анекдоты в безопасной Америке, а в суровом военном Ленинграде за это по законам военного времени полагалась стенка.
Мне передали, что я ужасно груба. Я ответила, что как бы не слишком заинтересована в переводе. Работа всегда есть.
После этого дама, как ни странно, смолкла и замечаний больше не делала. Я же, как подлая ехидна, записывала каждый перл и объясняла, почему это нельзя оставить.