Между прочим, искушённый в искусстве человек может испытывать эстетическое удовольствие от мастерства художника даже в том случае, когда содержание произведения не соответствует его вкусу. Этим он отличается от профана.
Занимаясь в цикловых группах, мы учились отличать подлинное искусство от того, что выдаётся за искусство. Но самое главное — эти занятия развивали способность любить произведения искусства и получать радость от общения с ними. Искусство необходимо людям. Место в душе человека, которое предназначено для искусства, заполняется при его отсутствии всякой ерундой. Ведь способность создавать произведения искусства и наслаждаться общением с ними — это то, что отличает человека от животного.
Наблюдая за посетителями Эрмитажа или Русского музея, я заметил, что люди обычно ходят в музеях парами, чтобы было с кем обменяться мнением об увиденном, совместными усилиями разобраться в том, что художник «хотел сказать» своим произведением или разгадать, что изображено на картине, когда перед ними произведение абстрактного искусства. Так поступал раньше и я. Однако теперь, когда я располагал свободным временем и несколько пресытился коллективными цикловыми занятиями, мне захотелось побыть с великими произведениями искусства наедине.
Пока жена была на работе, я проводил в Эрмитаже целые дни — с его открытия до закрытия, когда раздавался голос смотрительницы: «Товарищи, музей закрывается, просьба покинуть зал». С неохотой я покидал зал, чтобы завтра снова прийти в музей. Можно сказать, я с радостью погрузился в прекрасный мир искусства и жил в нём.
Я исходил Эрмитаж вдоль и поперёк, перечитал массу литературы, появились любимые залы и уголки. На всю оставшуюся жизнь я полюбил небольшие залы искусства Немецкого Возрождения. По непостижимой умом причине меня до сих пор приводят в восторг, просто завораживают, полотна Лукаса Кранаха Старшего: «Мадонна с младенцем под яблоней», «Портрет молодой женщины». Подолгу я вглядываюсь в «Портрет молодого человека» Амброзиуса Гольбейна и пытаюсь понять: кто он, этот пришелец из XVI века, о чём он думает, мог ли он предполагать, что я буду на него смотреть почти пятьсот лет спустя?
А вот шедевр Рембрандта «Возвращение блудного сына» я не люблю. Я старался преодолеть эту нелюбовь, но ничего не вышло. Что тут поделаешь? Картина, конечно, написана прекрасно, но кажется мне неэстетичной: одни пятки чего стоят. Да простят меня знатоки искусства всего мира: мне чудится, что от неё дурно пахнет.
Бывая в Эрмитаже на временных выставках, я не упускаю случая выкроить время, чтобы полюбоваться (в который раз!) синевой лиможских эмалей, заглянуть в Золотую гостиную, радующую своей пышной, солнечной красотой.