Топографическая анатомия и оперативная хирургия проходила на тех же препаратах. Разные хирургии, клинические дисциплины преподавались в больницах. Студентов до операций не допускали, они только смотрели, но смотрели на живых. Интерны и ординаторы-хирурги оттачивают оперативную технику в моргах на трупах: «Hic locus ubi mortui docent vivos» – «Здесь место, где мертвые учат живых». На живых смотреть – не то что на мертвых. Первая моя операция – иссечение гнойного панариция большого пальца на руке, в больнице на станции метро «Тульская», профильное отделение кисти, очень известное в Москве. Операция проходила под местной анестезией, операционное поле было отгорожено от больного ширмой. У меня закружилась голова, затошнило, когда хирург сделал разрез. Я как будто на себе почувствовала, как это больно, когда тебя режут, да еще и по гнойной нарывающей шишке[13], которая и без того болит. В операционной стояло много студентов, мне удалось отойти подальше, в толпу, и справиться с собой. Справляться приходилось почти весь цикл, настраивать и уговаривать себя. Потом наступила летняя хирургическая практика.
На практике мы на операции также ходили, только уже не большой толпой, а вдвоем с одногруппницей, тоже Олей. Мы с ней были прикреплены к молодому симпатичному доктору. Однажды он повел нас на операцию удаления щитовидной железы, мы стояли близко-близко, хорошо видели все манипуляции, об наши халаты он вытирал пот со лба, и с каждым разрезом я чувствовала острую боль, которую должна была испытывать пациентка. Она, конечно, ничего не чувствовала под наркозом, а я дальше вязла в своих фантазиях. Помню, собиралась уже выйти из операционной, как доктор сообщил, что закончили. В коридоре оперблока нет кушеток или скамеек, подоконников тоже нет, я рванула на себя огромное окно, хотя по правилам санэпидрежима это запрещено, а потом очнулась в кабинете анестезиологов, туда меня принес наш доктор, успев подхватить.
На практических занятиях по судебке трупы были свежими, не законсервированными, органы извлекались тут же, кровоточащие и иногда даже теплые. На кружке и в интернатуре встречались трупы гнилые, растекающиеся, как сопли, и перекрученные после поезда, и с головой, раскрывшейся, как цветок, при огнестрельном ранении, и мумии, в которых органы в виде одной черной сухой пластины с налетом серой мшистой плесени, с выразительным запахом прогорклого сыра, и даже один раз – посчастливилось, не все эксперты встречают в практике, – жировоск.
Жировоск – это разновидность поздних трупных изменений, того, что происходит с телом. Ткани, органы и кости омыляются, напоминают подтопленное сливочное масло или мыло, которое форму сохраняет, но размазывается, стоит тронуть. Запах… Похоже пахнут утопленники, найденные через пару недель и больше.