. Он справедливо указывал на то, что творческих «струй» в литературе много, «многообразие их совершенно закономерно», что нельзя позволять какой-нибудь из групп командовать в вопросах творчества, что следует поддерживать все плодотворное в каждой из них и по-товарищески, прямо критиковать их слабые стороны. «Зачем же молчать? Приходи и выкладывай, что ты думаешь, чем ты можешь помочь общему делу. В пьесах Киршона есть схематизм и ходульность, у Безыменского их в десять раз больше, а Фадеев отстает в тематическом отношении, а у Либединского срывы в рассудочный психологизм, а Панферов эмпиричен, натуралистичен, а у Шолохова сильны моменты объективизма»
[572]. (В скобках заметим, что Фадеев несправедливо обвинил Шолохова в объективизме, а себя в тематической отсталости.)
Личные отношения лидеров «двух струй» – А. Фадеева и Ф. Панферова – оставались товарищескими, несмотря на серьезные расхождения во взглядах на литературу. В конце 1931 года, в период самой острой перепалки между напостовской и панферовской школами, Панферов заявил: «С Фадеевым вы нас никаким кипятком не разольете. «Разгром» является основным нашим произведением, на котором мы учимся»[573].
Вообще следует здесь отметить одно очень ценное качество Фадеева как человека и руководителя, роднящее его с Фурмановым. Он был честен в отношениях с людьми, даже с теми, кого считал своими противниками. Он был предан своим друзьям. Он защищал, к примеру, Либединского и тогда, когда видел, что защищать бы его не следовало, но он так был привязан к нему большой дружбой и так высоко ценил его в раннюю пору, что боялся принести ему вред своими выступлениями с авторитетной трибуны. Это, конечно, недостаток, на котором вырастала групповщина, но этот недостаток смягчался тем обстоятельством, что в личных письмах, а следовательно, и в личных беседах Фадеев говорил Либединскому все начистоту.
О своих взаимоотношениях с людьми и о принципах дружбы Фадеев интересно рассказал в письме к А. С. Серафимовичу от 3 апреля 1931 года: «Надо сказать, что ты неправильно считаешь меня человеком обидчивым – я бываю иногда вспыльчив, но обидчив – никогда. К сожалению, люди имеют больше оснований обижаться на меня, чем я на них… Обидно было, когда ты ушел из «Октября», но это – своеобразная «обида» (было ясно для меня, что журнал уйдет в руки Панферова, но тебя я совершенно понимал и внутренне оправдывал) – это уже не «обида», а просто жалость, что расстраивается дело, – это нисколько не изменило моего отношения к тебе. Скажу больше – ничто и не изменит. Ибо симпатии и привязанности мои (прочные) зиждутся на понимании уважения и любви к