Неистовые ревнители. Из истории литературной борьбы 20-х годов (Шешуков) - страница 96
Так победила заветная тема Фадеева. «Провинция» же отошла на второй план, а потом и совсем была забыта.
С 1927 по 1941 год – 14 лет – писатель работал над своим любимым произведением, выпустил четыре книги, объединенные затем в два тома, но так и не сумел закончить его. Помешала война. Она же дала ему новую тему, на которую он, как коммунист-патриот, не мог не откликнуться. После окончания второй редакции «Молодой гвардии» его увлекла современная тема о рабочем классе. Но о «Последнем из удэге» А. Фадеев никогда не забывал и надеялся его закончить.
Делясь творческими планами с другом своей юности А. Ф. Колесниковой, в письме к ней от 28 апреля 1950 года он сообщал: «… возьмите хотя бы «Последний из удэге», незаконченный роман, который я из всех своих произведений больше всего люблю»[188].
Но только ли война повинна в том, что эпопея А. Фадеева, всеми высоко ценимая и в те годы, многими ставившаяся выше «Разгрома», не была закончена? Четырнадцать лет в творчестве писателя с таким редким трудолюбием, о котором рассказывают Ю. Либединский и П. Максимов, – срок вполне достаточный для завершения любого грандиозного замысла. М. Шолохов и А. Толстой за это же время закончили свои эпопеи и создали другие замечательные произведения.
Как мы уже говорили, Фадеев обладал не только талантом художника. Он был также прирожденным организатором и общественным деятелем. Связав с юношеских лет свою судьбу с Коммунистической партией, беззаветно отдавшись служению ее идеалам и ее великому делу, он не мог оставаться просто литератором, не мог ограничить свою жизнь писательским столом, хотя и осознавал огромную общественную роль самой художественной литературы.
На одном из диспутов на тему «С кем и за что мы будем драться в 1929 году?» Фадеев в своем выступлении сказал: «Я получил такую записку: «Почему Вы, тов. Фадеев, занимаетесь не только художественной литературой, но и политической борьбой и всякими такими выступлениями?» А потому, что мы, напостовцы, представляем такой литературный отряд, который хочет быть в современных условиях пролетарскими революционерами»[189]. Для Фадеева это заявление не было красивой фразой. Он, как коммунист, действительно не мог иначе представить свою роль в литературе. Этим он походил на Фурманова. Но, как и Фурманов, Фадеев постоянно рвался к творчеству, ненавидел организационную суету, пытался преодолеть противоречие между желанием творить и долгом заниматься «политической борьбой и всякими такими выступлениями», однако преодолеть этого противоречия ему так и не удалось. В одном из писем к Р. С. Землячке (декабрь 1929 г.) он жалуется: «В дом отдыха загнала меня неврастения в очень острой форме. Объясняется она все возраставшим и все более мучившим меня противоречием между желанием, органической потребностью писать, сознанием, что в этом состоит мой долг, и той литературно-общественной нагрузкой, которая не дает возможности писать и от которой никак нельзя избавиться. Постоянные скачки – только втянешься в творческую работу, надо бежать на одно из многочисленных заседаний, или выступать, или просматривать корректуру журналов или чужие рукописи, заваливающие меня, – избавишься от этого всего и с мучительным трудом восстанавливаешь творческое равновесие, но опять нужно в ЦК, в редакцию, в издательство и т. п. – такие скачки вконец издергали меня психически… Горький перед отъездом предупреждал меня самым серьезным образом, что если я не разгружусь и буду дальше жить так, то дело может кончиться просто гибелью дарования, ибо писатель должен работать систематически – нет писателей по одному нутру, без труда и технического совершенствования в своем деле»