Я все более и более убеждался, что если я не сделаю переворота теперь, у меня будет всегда сознание, что я человек, который ради своего собственного спокойствия упустил возможность спасти страну, что я трусливый и безвольный человек. Я не сомневался в полезности переворота, даже если бы новое правительство и не могло бы долго удержаться. Я считал, что направление, взятое мной, и ту творческую силу и работу, которую я собирался произвести, само бы по себе дало толчок к порядку, временную передышку, которая, несомненно, восстановила бы порядок и дала бы силы для новой борьбы.
Сомнения у меня были другого рода; может быть, эти сомнения были малодушными. Я жалел себя, я думал… к чему мне идти в этот мир злобы, и недоверия, и зависти. Ведь теперь только тот может быть популярен в политике, кто возьмет крайнее направление, а мне для того, чтобы действительно что-нибудь делать для страны, придется идти самому и убеждать других, и убеждать без конца идти путем взаимных уступок. Недостаточно захватить власть, но нужно еще подыскать людей, которые бы всецело шли со мной и проводили бы мои начинания в жизнь, а этих людей я, из-за технических условий переворота, из которых главное было соблюдение конспирации, не мог найти в данный момент.
А немцы? Мне придется с ними работать. Сколько такта, сколько напряжения, сколько самоотречения потребует эта работа! До сих пор я их совсем не знал в мирной обстановке. Когда я путешествовал за границей в Англии, Франции и Германии, во всех этих странах у меня было очень мало знакомств именно в Германии, и меня это новое знакомство несколько пугало. В вопросе украинском меня ожидали компромиссы, как и в социальном. Собственно говоря, тогда было два течения: одно украинское a out range[11], другое – решительно никакого украинства. Была еще партия очень немногочисленная, которую возглавлял Шумейко, умеренного украинства, но это была партия – недействия, мягкотелая и ни к какому проявлению себя не способная, особенно в такое острое время, как то, которое мы переживали.
Уже за время Гетманства развелось много людей, смотрящих на украинство так, как я смотрю; но зато эти люди в других вопросах, в большинстве случаев, не были со мной согласны, и я оставался один. Тогда уже мне было ясно, что из-за национальных вопросов мне придется перенести большое гонение, и я рискую быть непонятым. Впрочем, скорее людьми, которые будут делать только вид, что меня понимают, так как и великороссы, и руководящие круги украинства на мои компромиссы в этой области не согласны.