* * *
Только там они опомнились, только там они почувствовали себя вне опасности и стали оглядывать друг друга и считать, сколько их тут собралось.
Просыпается рано. Небо еще только сереет. В купе никто не храпит, но тишиной и не пахнет. За окном тоскливо перекрикиваются локомотивы, будто собрались в стаю. Звуки огромных железных машин кажется живыми, громкими, содержащими в себе какой-то смысл. Вопрос или ответ. Знать бы их протяжный железнодорожный язык – вдруг бы подсказали они Полине что-нибудь.
Но звуки остаются только звуками – протяжными и тоскливыми.
* * *
Сюда, сквозь грязь и дождь, из дальней дали.
Сходит храпун. Недолго он их радовал. На прощанье стреляет у Поли сотку на опохмел. Отдает без раздумий и сожалений. Зато какое-то время будет тихо. Впрочем, проводница сказала им с соседкой, что вечером будет новый пассажир в купе. Подождем до вечера, посмотрим. Пока же смотрит в окно на то, как храпун на перроне жадно пьет пиво из банки. Термометр на болотного цвета вокзале показывает «плюс один». Суровая сибирская весна, однако. Пиво пить в такую погоду? Бр-р-р. Лучше в вагон-ресторан, чего-нибудь горяченького.
Суп и чай. И то, и другое так себе качеством, но горячие - этого не отнять. Допивает чай, задумчиво глядя, как за окном сливаются в одно сплошное, полосой – кусты-кусты-кусты. Потом - деревья-деревья-деревья. Затем - огоньки-огоньки-огоньки. Стемнело – а она и не заметила, как.
* * *
Если бы нашёлся добрый человек, который взял бы на себя труд проследить движение сибирской почты от Перми хотя бы до Иркутска и записал свои впечатления, то получилась бы повесть, которая могла бы вызвать у читателей слёзы.
На станции их купе пополняется не одним пассажиром, а сразу двумя. Но они даже не земляки – он едет в деловую командировку, она – домой, погостив у дочери. Устраиваются шумно. Он на верхнюю, она на нижнюю, раскладывают вещи, достают припасы – у него бутерброды, у нее – домашние пироги, знакомятся, ругают погоду. Ритуал, который Полине уже стал привычен, и она без напряжения втягивается в него, выдавая очередную версию своей выдуманной биографии. Может быть, если выдавать себя за кого-то другого, в чьей жизни нет зеленоглазых всадников Апокалипсиса, можно от этого всадника избавиться. Обмануть. Скрыться.
* * *
Ведь желая избавиться от страдания они, напротив, устремляются к нему, а желая обрести счастье они, словно враги, в омрачении разрушают его.
Одним из новых пассажиров оказывается любопытный тип. Он любопытен до Полины и вообще, сам по себе. Угощает в ресторане коньяком, рассказывает о себе. Главный инженер прииска, серьезный человек, не женат, бурят. Все, кроме бурята – знакомо. Видали мы вас таких – серьезных и неженатых, до первых двух полосок. И папаша у нас из таких же инженеров. Но она все это не проговаривает, пьет коньяк, смеется приглашениям составить и скрасить. Плавали, знаем, по столичной мерке и фарватеру. Но поиграть и попить коньяк – отчего же нет? Даже позволяет прижать себя в тамбуре и слюнявый поцелуй в шею. Может, это поможет? Не помогает, лишь отвращение. Спать к себе на верхнюю полку под недовольное инженерное сопение.