Мартина… у нее есть гараж. Как ей повезло!
Мартина… она как Фэрра Фосетт, только без буферов. Прости, Господи. Дважды. А еще она актриса, как и Фэрра. Прошлым летом ставила спектакли у себя в гараже. Все по ним с ума сходили. Мне ужасно хочется когда-нибудь сыграть в настоящем спектакле у нее в гараже.
Она мне улыбнулась. Не может быть. Или может? Разве что стала на минутку Стиви Уандером. Нет, это она, наверное, Пердуну улыбается.
Я отодвигаюсь, пропускаю Пердуна. Щиплю его за ляжку с внутренней стороны. Он взвизгивает, как Киллер, и валится на скамью. Ма наступает мне на ногу — намертво.
— Уж погоди, сынок, дай только мессе закончиться, — угрожающе шипит она.
Она распнет меня прямо на алтаре. Так я в церкви еще никогда не расходился. А все потому, что Пердун рядом. Я из-за него такое иногда вытворяю, чего бы сам в миллион лет делать не стал. Ма никогда больше не разрешит ему сидеть с нами на службе.
— Да пребудет с вами мир Господа Нашего, — шепчет новый священник.
— Ис вами тоже, — отвечают все.
— Ступайте с миром, любите ближних и служите Господу, — говорит священник.
— Господу слава.
Вот уж действительно слава Господу, что все это закончилось.
Все кидаются к выходу. Как в кино после филима. Толкаются, чтобы поскорее выйти.
— Микки, — говорит Ма голосом, идущим из глубины, — она так говорит, когда хочет наорать, но нельзя.
— Давай иди, я с ней разберусь, — шепчу я Пердуну.
— Ой, Доннелли… — втягивает он воздух сквозь зубы.
— Знаю. — Я киваю головой так, будто мне жуть как смешно, но на самом деле начинаю про себя молиться — и на сей раз по-настоящему.
Пердун прибавляет шагу, я сбавляю. Ма хватает меня за руку. Я не сопротивляюсь — пусть тянет, куда хочет. Крестимся, выходим. Свет так и слепит. Меня тащат вниз по ступенькам, по тропинке, к боковому входу в церковь. Там стоит новый священник, пожимает всем руки, улыбается от уха до уха, беседует со Святошей Джо. У миссис Монтгомери, вообразите, в садике есть грот, и там представлено явление Богоматери перед Бернадеттой в Лурде.
Не может такого быть, чтобы Ма тащила меня к священнику. Я же хороший мальчик. Это Пердун во всем виноват — из-за него я вел себя, как дурак.
— Здрасьте, святой отец, — говорит Ма и почтительно кланяется, будто перед ней сама королева. — Скажите, вы не могли бы сказать моему сынишке пару слов? Нынче на службе он вел себя просто позорно.
И смотрит на меня: я ж тебе говорила, что сделаю это!
— Миссис Доннелли, не так ли? — спрашивает он.
— Она самая, святой отец.
Ма сама не своя от счастья, что он ее помнит. Все, я пропал. Теперь, если он велит ей тыкать мне иголку в глаз, пока не запою «Славься, о Патрик Святой!», она на это спросит только: «В один глаз, святой отец, или в оба?»