- И все-таки оперативность - лучшее качество советской журналистики.
Сарнов, бледный до синевы, разлепил губы в улыбке.
- Ах, какой же вы молодчина, за вас Морозов должен свечу поставить!
- Религиозный дурман - опиум для народа.
Морозов хлопнул Дубровецкого по плечу и сказал:
- Будет вам, дружище. Что вы хитрите все время? Дуракам надо хитрить. С меня ужин в "Астории".
Подошедший Брок сразу же отреагировал.
- Обыкновенный питерский эгоизм, - сказал он.
- Почему?
- А с нами как быть? С москвичами?
Сарнов ответил:
- Мы пришлем вам коньяку заказной посылкой.
- Вы его еще вынесите нам на подносе, разлитым по стаканам, как дворникам.
- Вы извозчики, а не дворники.
- Зря вы спасали этого гражданина, - сказал Дубровецкому Брок, понапрасну затраченный труд, который граничил с героикой. Во имя кого?
Сарнов выглянул в люк и замахал руками.
- Вода! Вода! - закричал он. - Вода под лыжами.
Снег, убегавший из-под левой лыжи, становился сначала голубым, потом серым, а потом и вовсе черным. По снежному полю тянулся черный след, будто рваная рана.
Струмилин негромко скомандовал:
- Газ!
- Есть газ!
Моторы взревели, и самолет резко повело вперед.
- Не хватит разбежаться, там торосы, - сказал Богачев.
- Верно. Отставить, - так же негромко и спокойно сказал Струмилин. Будем разворачиваться. Тормоз, Володя.
Богачев, замерев, следил за работой Струмилина. Его, в который раз уже, поражала точность каждого движения командира. Но сейчас, в этот критический момент, когда все решалось мгновениями, Павел искал в Струмилине хоть каплю напряженности и той "мобилизованности", о которой он читал в книжках, описывающих подвиги.
Никакой напряженности в Струмилине не было: он сидел, откинувшись на спинку своего кресла, и, спокойно управляя машиной, успевал перекладывать языком леденец. Он не выплюнул леденец, когда узнал про воду, а продолжал неторопливо сосать его, перекладывая языком с правой щеки за левую.
- Особенно скорости сбрасывать не надо, - тихо пояснил Струмилин, провалиться можем.
Он объяснял это неторопливо и так же действовал. Но эта неторопливость была кажущейся: на самом деле он был стремителен.
- Полный газ!
- Есть!
- Еще!
- Есть еще!
- Очень хорошо. Поднимайте ее, Пашенька...
- Есть, командир!
Когда Павел поднял самолет, Струмилин закурил и сказал:
- М-да... Все-таки не зря я никогда не верю явному благополучию - в чем бы то ни было. Не верю, и все тут...
Дальше шли в облаках. Сильно болтало, фиолетовая полоска все-таки принесла пургу. Струмилин был прав.
Аветисян подшучивал над Морозовым, который сидел у аптечки и прикладывал к синякам на лбу и на скуле свинцовую примочку. Дубровецкий спал на том месте, где в обычное время отдыхал Пьянков. Струмилин, то и дело оборачиваясь, поглядывал на Пьянкова. Тот, наконец, не выдержал и взмолился: