В исследовательской работе кризисные ситуации случаются часто. Некоторые, боясь измельчить силу главного удара, стремятся, словно бреднем, охватить широкий круг проблем. Но под силу это немногим. И зачастую рыбак не тянет невод, а сам, увлекаемый сетью, выплывает на бурную стремнину, где нет сил выгрести. Проходит время, окружающие лишь констатируют этот факт и в уже прошедшем времени говорят о таком ученом, как о талантливой, но, увы, растратившей себя личности.
Другие, наоборот, избрав одну очень узкую область, уподобляются рыболовам на Москве-реке, которые терпеливо коротают на набережной вечера с удочкой, таская редких окуньков в надежде поймать солидную щуку. Запас знаний таков, что уже пора сменить примитивное удилище хотя бы на спининг. Но они одержимо смотрят на неподвижный поплавок, боясь пропустить миг удачи, медленно, но верно набирают «мелочь» на свою уху и, как правило, упускают главное, хотя считают себя все понимающими рыболовами.
Истинный научный поиск лежит, по-видимому, где-то посредине. Только сочетание широты вопросов с основательной целеустремленностью приносит свои, по-настоящему весомые плоды. Но часто ли молодой ученый сам видит эту золотую середину? И кто может помочь ему разглядеть ее, пройти через искушение первых побед и ожидание призрачных удач?
Два года спустя Шеф вновь завел разговор о перспективах дальнейшей работы Белогуренко. Он говорил, что тот начинает «буксовать», и у Валентина нарастало глухое чувство обиды. В чем-то руководитель был прав. В чем-то. Но это лишь на мгновенье промелькнуло в сознании молодого исследователя и испарилось. А обида осталась. Когда Шеф тактично предложил заняться другой проблемой и заметил, что так будет лучше и для Валентина, и для отдела, Белогуренко резко отпарировал: «Для отдела — да, для меня — нет!» Тогда Шеф подчеркнуто ровным, но очень твердым голосом произнес: «Повторяю, это необходимо для отдела. К тому же отдел — в какой-то мере и вы...»
Официантка уже давно убрала тарелки с остатками вареников. И теперь они тянули напиток под гордым названием: «кофе-гляссе», в котором было много жидкого кофе и почти отсутствовало мороженое. А Белогуренко продолжал:
— Ты знаешь, Женя, сначала я хотел уйти. На одном нашем отделе свет клином не сошелся. В Институте прочности дело для меня нашлось бы. Я уже и заявление написал. Но отец встал на дыбы. Есть у наших предков такое, что нам пока непонятно. Внутри них это. Одним словом, отец отговорил, и я занялся известной тебе жаропрочностью. И практически начал все опять с нуля. А круто класть руль в моем положении, менять курс на сто восемьдесят градусов, бросать то, что уже завоевано... Я не собственник. В науке, вообще, нельзя быть собственником. Но ведь восемь лет работы чего-нибудь да стоят?