слово!.. С тем большим вниманием и благоговением должны мы к ней относиться.
* * *
Трудно рассуждать и теоретизировать о музыке: на каждом шагу подстерегает опасность – уклониться в мистицизм, в туманные и неопределенные общие места ложного глубокомыслия. И это потому, что о музыке нельзя говорить равнодушно и что нет такой мерки, которой можно было бы воспользоваться для определения ее сущности и значения. Это – такая огромная сила (недаром Толстой почувствовал ее в Крейцеровой сонате Бетховена), так властно и безраздельно человеком завладевающая и притом настолько непонятная и необъяснимая для обыденного разума, что человек, желающий сказать что-нибудь о музыке, невольно ставит себя перед дилеммой: либо опошлить, либо затемнить тему, но всегда остаться непонятым. Иными словами: музыка есть музыка, и слово до конца разъяснить ее не может. Оттого, должно быть, она и возникла, что слова человеку показалось мало…
Можно говорить только о впечатлении, производимом тем или иным музыкальным произведением, причем не исключено, что впечатление это у разных людей будет разное, смотря по тому, совпадает или не совпадает то или иное музыкальное произведение с их душевным строем и его особенностями. Может, конечно, быть разной также и степень музыкального развития, степень подготовленности к восприятию музыки (это дается образованием и упражнением), но, так или иначе, в любом глубоком музыкальном произведении остается еще «что-то», что мы воспринимаем, не будучи в состоянии объяснить это словами.
Впечатление – иначе говоря, характер и степень крепости тех духовных уз, который налагает музыка, – вот все, что мы получаем от музыки и что кладет печать на нашу душу, определяя силу и прочность ее подчинения прослушанному музыкальному произведению, ее добровольного и сладкого духовного рабства обаянию, голосу этого произведения.
Повторяю, чтобы не впасть в общие места, лучше, быть может, говорить о музыке конкретно, отправляясь от непосредственного впечатления, производимого тем или иным артистом, тем или иным музыкальным произведением. Обо всех не расскажешь, но приходят на память впечатления самые дорогие, основные…
* * *
Помню, когда я молодым студентом прослушал в первый раз 9-ю симфонию Бетховена в Москве, в Солодовниковском театре>104 (дирижировал Кусевицкий), – я выскочил, в экстазе, с высокой, полутемной галерки из здания театра и помчался, глядя перед собой восторженными глазами, вперед… Только вперед, не замечая, куда и зачем я иду. Хотелось подставлять воздуху и ветру свое лицо, хотелось раствориться и слиться со всем миром: так сильно было сознание своего единства с ним, своей духовности и неуничтожимости. Так огромно было впечатление от прослушания грандиознейшего из музыкальных произведений!..