. Как все это печально! Семью лишил отец сочинений своих, а крестьян – земли. Будь это в моих руках, я оставила бы права сочинений, написанных до 1881 г., в семье, а всю землю Ясной Поляны (более 500 десятин) отдала бы своим крестьянам. Теперь же деньгами завладеют корыстные люди (не называю их), конечно,
не Саша; а сочинений Льва Ник<олаевича> не будет ни у кого, и земли мужикам тоже негде и не на что будет купить
>5. Как все это мне больно и грустно!
Вот и я пишу все о себе и наших делах.
О вас, к которому я всегда относилась с симпатией, я много думала. Если вы будете жить в деревне и работать на земле, – вас это не удовлетворит. Вы человек одаренный, вы пишете хорошо, и думаете хорошо. Вам надо, хотя со временем, приютиться к какому-нибудь умственному центру. Хорошо бы, когда-нибудь, любя Льва Николаевича и его память, пристроиться при правительственном Музее>6 для разработки рукописей и всяких работ покойного.
Это, впрочем, моя мечта, а у всякого своя жизнь; и я от души желаю вам всякого успеха и радости. Пишите мне иногда, особенно при перемене адреса. Мой всегда будет Засека. Жму вашу руку, как всегда, с дружелюбием и доверием к вашему сердцу.
С. Толстая
На ваши письма всегда буду отвечать тотчас же.
5. В. Ф. Булгаков – С. А. Толстой
14 июня 1911 г. Томск
14 июня 1911 г.
Я все ждал и надеялся, многоуважаемая Софья Андреевна, что Вы мне ответите. И надежда меня не обманула.
Получить Ваше письмо было для меня большой радостью прежде всего потому, что из самого факта Вашего дружелюбного ответа я увидел, что Вы не усомнились в моей искренности, с которой было написано мое первое письмо к Вам. Этому я очень рад.
В последнее время во мне все более и более укрепляется убеждение о необходимости добрых отношений со всеми людьми. Неясность, видимая запутанность отношений с кем бы то ни было мне более всего тяжелы и мучительны. Положение мое в последние месяцы жизни Льва Николаевича – между двумя домами – было в высшей степени щекотливо.
Я напрягал все усилия, чтобы остаться в стороне от событий, не принимать участия ни с чьей стороны в тяжелой разыгрывавшейся борьбе. Может быть, я возбуждал чье-нибудь неудовольствие, но требования собственной совести оказывались для меня сильнее всего. Я только не видел причины, не имея сам в сердце ни к кому зла, нарушать с кем бы то ни было добрые отношения. Недавно я встретил у Сабатье такую фразу: «Только лишь пошлый здравый смысл может смешивать любовь со слабостью и услужливостью». Я бы хотел, чтобы и меня так поняли и понимали.
Мысль Ваша о том, чтобы мне в будущем пристроиться в Ясной Поляне при правит<ельственном> музее для разработки бумаг и рукописей Л. Н., в первую минуту озарила меня светом радости. Кажется, было бы грехом с моей стороны, если б я уклонился от этого. В частности, я чувствую себя способным заняться разбором великой переписки Л. Н., перечитать, систематизировать и, м. б., обработать все эти шкафы и ящики писем к нему за все время. И только одна мысль тревожит меня: неужели и около музея, около рукописей, хранящихся в нем, будут споры, борьба и недоразумения?!