– Ч… что будет с видеозаписью? – спрашиваю я, все еще не в силах нормально дышать. Голова кружится, и я пытаюсь удержать равновесие.
– Джош – любимчик СМИ, – отвечает Келлан с отвращением. – Пресса не станет долго думать, нарезано ли видео. Хватит того, что сын президента ночью в черном врывается в кабинет декана. Другие теперь будут осторожнее, если решат нарушить правила. – Он забирает у меня планшет и снова кладет его на стол рядом с собой.
Я вижу перед собой лицо Джоша. Когда он говорил о матери, голос становился мягким, хотя ему столько всего пришлось ради нее сделать. Пойти в военную академия, от многого отказаться. Все это не отравило любовь сына к ней. Его восхищение ею было слышно в голосе.
Антиреклама, которая последует за видео, навредит не только Джошу, но и его матери. Она является примером для всех женщин в мире. Первая женщина у власти. С самого основания в США правили лишь мужчины. Даже Ханна и Фи смотрят на президента так, как я и многие другие.
Во мне спорят два голоса. Я спрашиваю:
– В чем именно его обвиняют? Я проводила с ним почти все время.
Валери и Келлан обмениваются взглядами. Я не решаюсь дышать. Келлан снова берет на себя роль плохого копа. Его лицо мрачнее. Он открывает рот, но тут Валери подает голос.
– Я знаю, что вы… вместе, – колеблется она. Ее голос полон сожаления и сочувствия, отчего становится только страшнее. Что же такого сделал Джош? – Ты должна была об этом узнать не от нас, – продолжает она. – Но вчера вечером его видели с другой… женщиной.
Значение этих слов вызывает в голове образ голого, потного Джоша. Его руки лежат на женщине, которая беззаветно раскачивается под ним.
– Не может быть, – говорю я уверенным голосом, хотя руки дрожат. Заставляю себя быстро успокоиться и вспоминаю, как Джош защитил меня, помог. Уверена, подобные обвинения – дело рук Бэррона. Джош просто не мог нарушить правила, о которых постоянно напоминал. – Он провел всю ночь со мной. – Ложь так легко слетает с губ, что я практически верю в нее сама.
За спиной кто-то хлопает. Звук эхом разносится по комнате. Я быстро оборачиваюсь, платье разворачивается, и ткань ловит отсветы камина.
Из теней задней части длинной комнаты выходит темноволосая женщина, примерно сорока лет. Она идет прямо, совершенно естественно, широкими шагами в нашу сторону. Сразу видно, она имеет право голоса. Ее лицо не такое уж дружелюбное, но мягкие морщинки в уголках глаз создают привлекательный образ. Откуда я ее знаю?
– Вас убедили, сенатор? – непривычно подобострастно спрашивает Валери. Ей не идет такое поведение. Кажется, по щелчку пальцев изменился фильм, в котором я оказалась.