По ряду личных соображений мы решили покинуть место своего пребывания.
Это тяжелое время, длившееся девять месяцев, мы провели частично во Флоренции, частично в ее окрестностях, частично в Риме. Я оказывался в самых разных ситуациях, но немногое из того, что мы пережили, достойно того, чтобы быть упомянутым. Некоторые люди проявляли к нам полное равнодушие. Встречались и такие, кто, зная нашу ситуацию, насмешничали и издевались над нами; я знаю, кто это был, и пока я жив, я буду платить им той же монетой. Были и попросту мошенники, которые, пользуясь ситуацией, шантажировали и обворовывали нас.
На протяжении этих девяти месяцев я почти не работал, но Изабелла, обладавшая бо´льшими мужеством и спокойствием, чем я, работала много: она написала ряд философских эссе, одно лучше другого, продолжила и почти закончила начатый еще в Милане прекрасный роман, содержащий критику интеллектуальной, политической и моральной атмосферы наших дней.
Наступило 4 июня 1944 года. Последние эктоплазматические существа с белесо-зелеными непроницаемыми глазами скрылись в юго-западном направлении. Можно было свободно вздохнуть и начать жить по-человечески.
Когда вечером 4 июня 1944 года в Рим вошли первые колонны американских танков, люди словно обезумели от радости. Все ощущали, что пришел конец этому кошмару, закончилось царство террора, несправедливости, садистской жестокости, по своему ужасу превосходившее самые страшные мерзости прошлых эпох. Улицы были заполнены ликующими горожанами, многие люди, даже не зная друг друга, обнимались. Американские солдаты улыбками приветствовали мужчин, женщин, детей, с цветами и вином толпившихся вокруг военных машин. Американцы, в свою очередь, раздавали им горстями карамель, шоколадные конфеты и сигареты. Этот энтузиазм напомнил мне энтузиазм, с которым было воспринято окончание другой войны осенью 1918 года, однако он был раз в десять-двадцать сильнее. Эта радость людей трогала душу, поскольку, в отличие от тех чувств, что вызывали организованные митинги, проходившие в свое время на площади Венеции, была искренней и непосредственной.
Я вернулся к работе. После длительного перерыва это было просто необходимо. В галерее La Margherita состоялась небольшая выставка моих работ. Сразу стало ясно, что в Риме furor histericus по поводу моей живописи приобрел не только внушительные, но и поистине смехотворные формы.
В Италии именно в Риме сосредоточилась основная масса раздраженных, недовольных интеллектуалов. Они всегда были и останутся впредь моими злейшими врагами, ибо они видят во мне того, кем хотели бы стать сами, а в моих картинах то, что хотели бы видеть в своих: талант, мощь и знание. Свою злость они выражают самым что ни есть коварным и подлым образом: способ, который они предпочитают, возможно, считая его самым эффективным, состоит в том, что они пытаются любыми средствами отвлечь как публику, так и покупателей от того, что я делаю сегодня, и сосредоточить их внимание на той живописи, что я создавал прежде, которую, впрочем, продолжаю создавать и сейчас. Этим способом действовали сюрреалисты и миланская галерея