(я сознательно использую это точное немецкое слово, определяющее состояние, которое по-итальянски можно назвать моральной атмосферой). Эта поэзия, повторяю, порождена моральной атмосферой осеннего полдня, когда небо ясное, а солнце находится ниже, чем летом, отчего тени выглядят длиннее. Эту исключительную атмосферу можно ощутить (правда, для этого необходимо обладать моими исключительными способностями) в ряде итальянских и прочих средиземноморских городов, таких как Генуя или Ницца. В Италии этот исключительный феномен проявляется в Турине. Все эти прекрасные вещи я пытался растолковать Курту Гарцу; он очень внимательно слушал меня, прилагая огромные усилия, чтобы вникнуть в это, морщил лоб, смотрел в пол, но, как я догадывался, ничего не понимал и не поймет никогда.
Однажды ранним утром, когда я был еще в постели, Курт вошел в комнату, где я жил, служившую мне также мастерской. На полу, прислоненной к стене, стояла картина, которую я принес из Академии. На ней изображен был обнаженный мужчина, а у ног его располагался щит с лежащим на нем мечом. Курт долго и внимательно рассматривал полотно, и я подумал, что он проявляет интерес к моей живописи и достигнутым мною в Академии успехам. Он тем временем в странной манере, бессвязно, как это делают сегодня критики искусства и интеллектуалы, принялся рассуждать об античных боях, описанных Гомером; он говорил мне, что хотел бы оказаться воином того времени и броситься, вооружившись щитом и мечом, в самую гущу сражения и пасть под ударами. Хриплым голосом он стал декламировать строки Шиллера:
Will sich Hektor ewig von mir wenden,
Wo Achill mit den unnahbarn Händen
Dem Patroklus schrecklich Opfer bringt?
>{7}Видя, что его возбуждение возрастает, намереваясь успокоить его, я предложил ему составить мне компанию и прогуляться за город. Я быстро оделся, и мы вышли на улицу, улицы и крыши были белыми от снега. Мы миновали пригород и оказались в сельской местности. В каком-то месте на обочине дороги мы увидели фургон, загруженный огромными чугунными трубами. Под их чрезмерным весом задние колеса фургона увязли в грязи, и все усилия понукаемых возчиками лошадей сдвинуть повозку с места оставались тщетными. Мой приятель остановился и стал наблюдать за сценой с тем же вниманием, с каким чуть раньше разглядывал в моей комнате обнаженного воина. В какой-то момент, продолжая пристально смотреть на фургон, он схватил меня за запястье, крепко сжал его и тихо произнес: «Смотри, колеса фургона застряли в земле, большой вес препятствует их движению, так и мой рассудок, он подобен этим колесам».