Несколько дней спустя Курта, чье психическое состояние сильно ухудшилось, брат сопроводил в Берлин и поместил в психиатрическую больницу. А через три года, когда я, вернувшись в Италию, жил во Флоренции, художник Фриц Гарц написал мне, что его брат покончил жизнь самоубийством, выстрелив себе в голову из пистолета в одном из публичных парков Берлина.
В Академии изящных искусств я несколько месяцев посещал класс рисунка, а затем перешел в класс живописи. Студенты здесь были весьма посредственные, в отличие от тех, кого я знал по Политихнической академии в Афинах. Там было много талантливых молодых людей, преисполненных романтическими настроениями и любовью к живописи, в мюнхенской же Академии не оказалось никого, кто знал бы, как держать в руках уголь или кисть. Доминировала в ту пору живопись Сецессиона; она впоследствии определила стиль Salon d’Automne в Париже, а затем, распространившись по всему миру, сформировала современную живопись. Все эти стили или, если хотите, направления, вошедшие в моду благодаря бесчестной пропаганде торговцев картинами, берут свое начало в Мюнхене. Но в Париже активность торговцев в оценке и навязывании декадентской живописи, со времен импрессионизма идущей к упадку, проявляется более яро и настойчиво, чем где бы то ни было. Мюнхен с Сецессионом оказался колыбелью двух явлений первой половины XX века, оказавших губительное влияние на человечество: современной живописи и нацизма. Нацизм, как я уже говорил, был явлением, безусловно, более губительным, поскольку стоил миллионы жизней, служил причиной неописуемых физических и моральных страданий ни в чем не повинных людей. Остается надеяться, что на этом баварская столица остановится, и поговорка «Бог троицу любит» не найдет подтверждения. В противном случае — спасайся, кто может.
Итак, я занимался рисунком и живописью в Академии изящных искусств, а брат мой тем временем брал частные уроки гармонии и контрапункта у композитора и органиста Макса Регера, которого многие считали современным Бахом. Поскольку брат мой недостаточно хорошо знал немецкий, я сопровождал его на уроки в качестве переводчика. Когда я не был занят переводом указаний учителя на итальянский, я листал огромный альбом с мастерски выполненными гравюрами с картин Бёклина. Иногда дверь в соседнюю комнату была открыта, и тогда я мог наблюдать за молодой женщиной, то ли женой, то ли сестрой профессора, занимающейся домашними делами. Эта немка, ярко выраженная блондинка с хорошо сложенными формами, будила во мне желание, но в целом это были вполне здоровые романтические фантазии. Из окон открывался вид на обширный участок земли, окруженный жилыми домами; зимой участок покрывал снег, и толпы мальчишек в шапочках сказочных гномов резвились здесь, играя в снежки.