свой багаж, отправились в Канны, но поговаривали, что в Каннах оставаться было опасно, поскольку итальянский флот готов был обстрелять всю Ривьеру. Я боялся, что, если Италия вступит в войну, я окажусь в концентрационном лагере, и думал о той ситуации, в какой может оказаться Изабелла. Из Канн мы отправились в небольшое местечко в Провансе под названием
Uzès. Там, остановившись в небольшой, мрачноватой, с огромным количеством мух гостинице, мы получили известие о том, что немцы вошли в Польшу. На стенах стали появляться указы о всеобщей мобилизации, все лошади и мулы были реквизированы, площадь и улицы заполнились четвероногими, что привело к росту и без того немалого количества мух и слепней. Жара стояла невероятная. Мы направились в Виши в надежде обосноваться в местечке не столь грязном и более благоустроенном. В то время как война была уже объявлена, Италия в нее не вступила, что меня несколько успокоило. Однако перспектива ожидания начала военных действий и отсутствие возможности работать и зарабатывать мне не улыбались — я подумал, что было бы разумнее вернуться в Милан. Погрузив пожитки на нашу верную
Balilla, мы отправились в Ниццу. На протяжении всего пути нас сопровождали идущие по дорогам нескончаемые колонны войск, грузовики и прочие транспортные средства. Окрестности были заполнены солдатами. По железным дорогам шли длинные эшелоны с военными, лошадьми, артиллерийским оружием и прочим вооружением. Глядя на эту лавину орудий и военных, стекавшихся отовсюду к западной границе, трудно было даже представить, что через несколько дней немцы, почти не встретив сопротивления, оккупируют Париж.
Все газеты восхваляли гений, ум и опыт генерала Гамелена[67], однако в результате выяснилось, что в военном деле, тем паче в современной войне, он ничего не смыслил, и не смыслил, видимо, от того, что был интеллектуалом, а интеллектуалы, как всем известно, на то и интеллектуалы, чтобы ничего ни в чем не смыслить.
Добравшись до порта в Ницце, мы обнаружили, что дорога перегорожена фризскими лошадьми и вооруженными штыками сенегальцами, с лицами чернее задницы Вельзевула. Мы замедлили ход, решив, что должны остановиться, выйти из машины, предъявить документы, что нас подвергнут обыску, досмотру багажа. Ничего подобного: лошади раздвинулись, сенегальцы выстроились словно по команде «смирно», и мы спокойно продолжили свой путь. Позже мы поняли по какой причине: наш автомобиль был снабжен миланским номером, поэтому на номерном знаке вслед за цифрами стояли буквы MI. Наивные же сенегальцы восприняли эти буквы как французское слово
