— Господа, вам тут делать нечего… Пожалуйста, разойдитесь.
Какая-то толстая женщина восторженно выкрикнула:
— Виват! Доблестным освободителя-я-ям!..
Полковник недовольно поморщился и поднял руку в несвежей белой перчатке.
— Спокойно, господа… Основные силы прибудут через считанные минуты.
— Кого убили? — из последних рядов толпы прокричал кто-то басом.
Полковник поискал того глазами, подумал и сказал твердо, по-военному:
— Господа! Вы свидетели очередного варварского злодеяния большевиков. От их рук пал один из лучших сынов великой России. Мир его праху…
Он снял твердую фуражку, медленно перекрестился и тронул шпорами лошадь. За ним двинулись остальные всадники. Бархатный занавес с телом убитого закачался между двух испуганно косящихся лошадей.
— Смываться надо, — трусливо прошептал Неудачник. — Мокрое дело… Ни за что влипнуть можно.
Он стал выбираться из толпы, оглядываясь на спешащих за ним Андрея и Джентльмена.
Опустив поводья, насупившись, полковник молча ехал во главе отряда. Он не смотрел по сторонам, его не волновали радостные лица встречающих жителей. Его конь устало опускал копыта на горячую мостовую. Полковник словно не слышал праздничного благовеста колоколов. Он тяжело покачивался в седле, сгорбив старческую спину. Если бы его воля, он бы приказал прекратить этот безалаберный, ненужный трезвон. Еще несколько лет тому назад он мечтал о часе, когда его конь ступит на знакомые мостовые этого города. Здесь прошла его часть жизни, и, может быть, часть самая лучшая. Тут он познал любовь, был счастлив. Отсюда он начинал свой путь — полный надежд на будущее, молодой, сильный, верящей в свое исключительное предназначение. И сюда вернулся — дряхлым, разбитым человеком. Он слышал за спиной топот копыт, звон шпор. Он мог обернуться и увидеть, — как олицетворение всей его прожитой жизни, — скорбный кортеж, следующий за ним.
Сегодня, как никогда, полковник понимал, что происходит вокруг него. Радостные лица жителей? — они не были истинными жителями этого города. Ликование нескольких центральных улиц не могло даже в малой толике компенсировать угрюмую ненависть заводских окраин. Исступленный бой колоколов? — они хоронили память о городе детства, о той поре, когда молодой юнкер с веткой сирени в руках стоял вот у этого здания. Волновался и смотрел на часы… И был солнечный слепой дождь. И шла по тротуару та, которую он ожидал… Дело, которому он служит? — оно держится на тупом повиновении подчиненных, на верности обреченных и жестокости тех, у кого души опустошены и выветрены, подобно корням деревьев, растущих на песке.