. До Мандзони персонаж крестьянского происхождения никогда не становился нравственным центром литературного произведения
[107].
В целом русская оценка романа была весьма близка европейским одобрительным отзывам. Рецензия на роман «Обрученные» в «Литературной газете» Дельвига (№ 7, 1830 г.) принадлежала, вероятнее всего, О.М. Сомову[108] и, как замечает Н.П. Прожогин, давала «наглядное представление о том, что именно ценилось, а что деликатно не принималось друзьями и единомышленниками Пушкина в произведении автора итальянского исторического романа»[109]. Исследователь цитирует выдержку из русской заметки:
Из подражателей и последователей Вальтера Скотта особенное внимание заслуживает итальянец Манцони и француз де Виньи как сочинители романов исторических. Роман первого из них «Обрученные» («I Promessi sposi»), при всем велеречии автора, при всем отменно длинном рассказе собственного романического происшествия, едва достаточного на один том, заключает в себе черты отличного достоинства: в нем видишь Италию описываемой эпохи, видишь страсти народные в борьбе с чужевластием;
становишься как бы очевидцем ужасов чумы и голода, порывом мятежной черни и пр. пр. Все это живо, все ощутительно, верно; народные сцены изображены превосходно; кажется, чувствуешь близ себя шум и волнение толпы. Прибавим, что сочинитель с большим искусством привязал внимание и участие читателя к судьбе «обрученных», которых взял он из звания мирных поселян и бросил в самый вихрь мятежей и событий исторических, покрыв совершенной неизвестностью будущую судьбу своих героев и, можно сказать, затеряв их на время, чтобы после обрадовать читателя нечаянною с ними встречею.[110]
Взгляд критики и передовых кругов русского общества во многом совпадал с тем, что увидели в «Обрученных» европейские литераторы. Произведение романтического толка, затрагивающее к тому же столь животрепещущую для России тему, как «страсти народные в борьбе с чужевластием», безусловно, привлекало читателей живостью, подробностями изображения итальянских нравов и исторической эпохи. К тому же демократизм и патриотическая направленность творчества Мандзони делали этого автора особенно интересным для разночинной интеллигенции.
В 40-е гг. в подтверждение этому общественному интересу имя Алессандро Манздони довольно часто упоминается в русских журналах, где издаются отдельные отрывки из «Обрученных»[111], переводится на русский язык трагедия «Граф Карманьола» (пер. П. Пятериков)[112]; в «Литературной газете» выходит фрагмент из сочинения «История позорного столба» (пер. М. Лихотин)