– Мои соболезнования, – посерьезнел хозяин. – Светлая память Константину Николаевичу. Настоящим мужиком и человеком был. Таких сейчас уже не делают.
Старик замолчал, насупившись и задумавшись. Даже лицо немного обмякло и осунулось, возле губ проступили трагические складки, резче обозначились морщины на лбу и под глазами. Известие о смерти старого товарища его явно расстроило.
– Ладно, – вздохнул Иван Дмитриевич. – Не стой на пороге. Ботиночки свои скидывай, куртку на крючок вешай, и в комнату проходи. Там обо всём поговорим.
– Ага, – кивнул я, повесил куртку и присел, развязывая шнурки на ботинках.
– Надевай, – возле меня с глухим стуком упали войлочные тапочки.
– Спасибо, – поблагодарил я. Ногам сразу стало тепло и уютно.
– А чего шапку не снимаешь? Боишься, продует? Так и будешь в ней по дому ходить? – дед иронично поднял бровь.
– Вы, Иван Дмитриевич, слишком много вопросов задаете. Как на допросе. Похоже, задавать вопросы когда-то было вашей профессией, – пробурчал я.
– Ты смотри, и тут угадал, – криво усмехнулся старик. – И ведь не поспоришь. В точку попал. Из бывших я.
– Ментов или гебешников?
– Откуда вы такие шустрые беретесь? – притворно удивился старик. – Тебе вопросы мои не понравились, а сам допрос мне устраиваешь. Вот, посидим чайку с баранками откушаем, я письмо Кости прочту. После, может, и отвечу тебе, коли нужным сочту. Ты шапочку-то снимай. Не стесняйся.
«Петушок» снимать не хотелось, но пришлось. Я вздохнул и стянул шапку.
– Мда, всё страньше, и страньше, как когда-то говорил мой начальник, – протянул дед, рассматривая мою макушку, залепленную тонким слоем бинтов и держащуюся на пластырях у висков и на шее. – И как это понимать?
– Получилось так, – смущенно пробормотал я. – Потом расскажу. Вы записку сначала прочтите.
– Проходи, Алеша, – дед неловко посторонился, пропуская меня в комнату. И когда я сделал шаг вперед, резко притиснул меня к стене, придавив горло предплечьем, а его здоровенная лапа, задрав свитер, вытащила «бульдог» у меня из-за пояса. Дуло пистолета уперлось мне в бок. Я был настолько ошарашен, что даже не сопротивлялся.
– Очень прошу, не дергайся, – тихо попросил дед. – Если ты ко мне без злого умысла пришел, всё будет нормально. Просто не люблю, когда ко мне в гости со стволами являются. Всякое в жизни бывало, и одну важную истину я хорошо усвоил – иногда лучше перестраховаться.
Затем меня ухватили за шиворот и резко развернули лицом к стене. Здоровенная пятерня прошлась по карманам, похлопала по груди и спине, забрала рюкзак. В руки Ивана Дмитриевича перекочевал миниатюрный «дерринжер».