«Последние новости». 1936–1940 (Адамович) - страница 105

В князевском сборнике еще незаметно и признаков истощения. Вероятно, благоприятствовали места, где частушки собраны: северный край. Всякий знает, насколько наш север упорнее отстаивал свои «исконные» уклады жизни, нежели средняя и южная полосы России. Приблизительно в те же годы, когда записывал стихи Князев, из Рязанской губернии приехал в Петербург Есенин с бесконечным запасом частушек, которые он всюду охотно распевал. Одно время это был даже модный столичный «аттракцион»: приходите, — кокетливо звали хозяйки литературных салонов, — приходите, будет Есенин, будет петь частушки. Пел он большей частью такое, что дамы краснели, бледнели, ахали — и, наконец, не выдержав, бежали. Но были в его репертуаре и «сурьезные» стихи. Вспоминая их и сравнивая с ними князевские, убеждаешься, насколько «сурьезности» на севере больше, насколько напряженнее и суровее самый склад северных песен. Долгие ночи, долгие зимы как будто наложили на них отпечаток.

Перелистываю книгу и списываю то, что останавливает внимание:

Красно солнышко высоко,
Белым ручкам не достать,
Родна матушка далеко,
Голосочка не слыхать.
Маменька родимая,
Свеча неугасимая,
Горела,
Да растаяла,
Жалела,
Да оставила.

Это стоит любого старинного «плача». Какая простота и нежность. Как нестерпима лубочная подделка под «свято-русский» стиль — и как еще хороши его последние наивные проявления:

Где с миленочком стояла —
Снег растаял до земли.
Три разка поцеловались —
Все цветочки расцвели.

Интересны «психологические» картины — целые сцены или даже драмы в четырех-шести строках:

Меня дернул за рукав,
Мой миленочек лукав,
А я — лукавее его —
Не взглянула на него.
Милый ехал от венца,
Я стояла у крыльца,
Милый шапочки не скинул
А я поклонилася,
Молода его жена
Только покосилася.

Право, можно подумать, что сложила эти стихи женщина, начитавшаяся Ахматовой. Те же приемы: о страстях ни слова, только внешние подробности, вроде ахматовской знаменитой «перчатки с левой руки». Я поклонилась, он не ответил, молодая жена покосилась — все понятно, болтовня о «переживаниях» лишь ослабила бы впечатление.

Непосредственность поэтического чувства:

Ветер дунул с той сторонки,
Где сударушка живет.
Мне и то повеселее,
Будто голос подает.
 —
Не шуми, береза!
Без шумления
Лист опал.
Не судите, добры люди!
Без суждения Мил отстал.
* * *

Больше всего песен о бабьем «горе-гореваньице», о тяжкой женской доле:

— Не выбирай, подруженька,
Ни дому, ни коровушек,
А выбирай, подруженька,
Семейку без золовушек.
Скажи милая подружка,
Хороша ли бабья жись?
— Расхороша бабья жись,
Хоть живою в гроб ложись.