Больными бронхами свистя в груди:
— Отверженный! Возьми свой скарб убогий!
Проклятье и презренье! Уходи!
Однако тема — совсем другое. Тема — это стержень, взгляд, проникающий всюду, нечто направляющее волю, отвечающее — или ищущее ответа — на вопрос: что такое жизнь, что такое мир? Ее отсутствие у Багрицкого обнаруживается в беззаботном безразличии, с которым он переходил от пантеистического воспевания природы к стихотворным диалогам с тенью Дзержинского.
(Да будет почетной участь твоя,
Умри, побеждая, как умер я! —
учит Багрицкого с того света начальник чеки).
Еще убедительнее — анализ стиля. До самых последних лет, до незаконченной поэмы «Февраль» включительно, Багрицкому не удалось найти, так сказать, «свое лицо». Поистине удивительна легкость, с которой он усваивает и перерабатывает любую чужую интонацию, но легкость эта, говорящая о его чутье и нюхе, свидетельствует все же и о том, что натура поэта не сопротивлялась заимствованиям. Начал он — под гумилевских «Капитанов»:
Нам с башен рыдали церковные звоны.
Для нас поднимали узорчатый флаг.
Но мы заряжали, смеясь, мушкетоны,
И воздух чертили ударами шпаг.
Кончил — под Маяковского, воспроизводя порой с совершенной точностью и его ритм, и его манеру парадоксальных сопоставлений:
Солнце кипит в каждом кремне,
Дороги до скрежета белы,
Надсиживаясь и спеша донельзя,
Лезут под солнцем ростки и Цельзий…
Разумеется, Багрицкий не всегда так подражателен, — и я нарочно выбрал примеры особенно убедительные. В «Думе про Опанаса», в «Последней ночи» — самых зрелых созданиях поэта — много такого, что написать мог только он один. Пожалуй, именно в песенном складе стиха, смутно напоминающем старые, забытые прекрасные песни Шевченко, в романтизме гражданской войны, в поэзии боевого товарищества и братства он близок к тому, чтобы «обрести себя», — и, вероятно, близок читателям. Есть у Багрицкого огромное достоинство — преодоление «литературщины», возвращение ко вновь найденной непосредственности чувства и слова после бесконечных блужданий и колебаний. Пастернак, Маяковский или Сельвинский во многом сильнее его, но этого они не достигли.
Нас водила молодость
В сабельный поход,
Нас бросала молодость
На кронштадтский лед.
Боевые лошади
Уносили нас,
На широкой площади
Убивали нас,
Но в крови горячечной
Подымались мы,
Но глаза незрячие
Открывали мы.
Возникай, содружество
Ворона с бойцом!
Укрепляйся, мужество,
Сталью и свинцом.
Чтоб земля суровая
Кровью истекла,
Чтобы юность новая
Из костей взошла!
Исключительный успех Багрицкого в России, исключительный его престиж у начинающих поэтов связан, надо думать, с такими строфами. А помимо того, там, в России, давно уже должны были наскучить и потерять влияние авторы, ничем, кроме чистоты идеологии, не озабоченные; понятно обаяние поэта, который сочинял стихи не в иллюстрацию какого-нибудь политического тезиса, а лишь потому, что вне стихов и без них не представлял себе жизнь.